Добавлено: Ср Фев 02, 2022 11:43 am Заголовок сообщения:
- W. Y. Evans-Wentz, "Το πνεύμα των Ινδιάνων", пер. Λύσανδρος Μυγιάκης, Афины, изд. Ιάμβλιχος, 1994 год:
Священные горы Зороастризма 119
Гора Уши-дарена 119 - 121
Гора Ашнабад 121 - 122
Гора Хара-Березаити 123 - 124
Другие Священные возвышенные места Ирана 124 - 125
- "Книга царей или Шах-наме", литературный пересказ Наталии Кондыревой, М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2002 год.
- Vesta Sarkhosh Curtis, "Μύθοι των Περσών, изд. Δημ. Ν. Παπαδήμα, 1996 год.
- Эзотерика (но полезно для прочтения мифологами, для более глубокого понимания, пусть и с точки зрения околонаучного учения теософии): Μπ. Π. ΒΑΝΤΙΑ, "Οι διδασκαλίες του Ζωροάστρη από τη Ζεντ Αβέστα", изд. ΚΕΔΡΟΣ, 1999 год.
- А. Т. Адамова, Л. Т. Гюзальян, "Миниатюры рукописи поэмы "Шахнаме" 1333 года", изд. "Искусство", Ленинградское отделение, 1985 год.
- "The Hutchinson Словарь Мифологии", ред. Питер Бентли, изд. Торговый Дом Гранд, Москва, 2001 год, статьи:
- Мирча Элиаде, "Священные тексты народов мира", изд. Крон-пресс, Москва, 1998 год:
Заратуштра излагает основы своего учения стр. 75 - 76 (37)
Гата выбора: Заратуштра рассказывает об образцовом выборе, произошедшем в начале мира 76 - 77 (3
Вторая Гата выбора 78 (39)
Зороастрийская дуалистическая Космогония: Ормазд и Ахриман 117 - 119 (60)
Святость земледелия: Ахура Мазда наставляет Заратуштру 171 - 172 (83)
Маздаяснийское (зороастрийское) жертвоприношение Солнцу 212 - 213 (94)
Иранский Загробный мир: переход через мост Чинват и пути на Небо и в Преисподнюю 350 - 354 (172)
Ахура Мазда учит Йиму, как спасти всё лучшее и прекраснейшее в мире 379 - 380 (188)
Иранская Эсхатология: воскресение мёртвых и последнее тело 383 - 387 ((190)
Все отвернулись от Заратуштры 453 - 455 (224)
Высшая реальность: вопросы и ответы. Заратуштра вопрошает Владыку... 568 - 570 (290)
Зороастрийский дуализм: систематическое изложение 601 - 603 (303)
- L. Bernard, "Παγκόσμια Μυθολογία", изд. Μέρμηγκα:
Персидская мифология 101 - 108
- Philip Wilkinson and Neil Philip, "Παγκόσμια Μυθολογία", Σκάι βιβλίο 2009:
Ахура Мазда - мудрый Владыка. Изначальная пустота. Близнецы. Сотворение мира. Ад на земле. Явление спасителя 154 - 155
Творцы и высшие боги. Ахура Мазда. Культ 275
Творцы и высшие боги. Зурван 275
Боги-трикстеры. Ахриман 327
Боги войны. Митра 332
- "DK Illustrated Dictionary of Mythology. Heroes, heroines, gods, and goddesses from around the world", Philip Wilkinson, Dorling Kindersley Limited, 1998:
Мифы персов. Ахура Мазда. Йима. Зурван. Ангра Майнью. Зороастр. Гайомард. Машья и Машьой. Митра. Саошьянт 26 - 27 _________________ Мой девиз: один против всех, и всем несдобровать...
Добавлено: Сб Апр 09, 2022 11:56 am Заголовок сообщения:
Felix Guirand, "Παγκόσμια μυθολογία", изд. Παπαμάρκου, том 2, Αθήνα, 1998, стр. 33 - 56 (Авестийская религия (исторические и религиозные рамки (иранское ответвление арийской ветви, иранские религии, культ огня, ритуал хаомы и бессмертия, множество древних богов, маги, Мазда - бог персидских царей, реформа Заратуштры, приключения Маздаизма, религии в период Аршакидов, Митраизм, Манихеизм), божественные образы и мифы (конкуренция между Оромаздом и Ариманом, армия добра - Амеша Спента, Язаты и Фраваши, армия зла - дэвы, друзья, пайрики, ятусы, Космогония, мифы первозданного человечества - Гайомарт и первая человеческая пара, Хушенг, Тахмураз, Зам или Йима или Джемшид, Зохак, Феридун, сыновья Феридуна - Минушчехр, Зал, Рустам или Рустем, Эсхатология)). Автор главы - P. Masson-Oursel, Louise Morin _________________ Мой девиз: один против всех, и всем несдобровать...
Рудольф Константинович Баландин
«100 великих богов»
Редактор: Никифорова И. И.
Издательство: Вече, 2014 г.
Серия «100 великих»
Цитата:
ИРАН
Великие перемещения племен до сих пор остаются одним из наиболее загадочных явлений в истории человечества. По какимто причинам, повидимому, прежде всего демографическим и экологическим, тысячи людей начинали двигаться в определенном направлении, заселяя новые территории, подчиняя или ассимилируя местное население, распространяя свою культуру. Если государственных структур у них не было, значит, объединяла их главным образом общая вера, духовная культура. Это относится к племенам ариев, которые около пяти тысячелетий назад из Центральной Европы постепенно распространялись на окрестные земли. Это были преимущественно скотоводы. Благоприятные условия жизни в лесостепной и степной полосе способствовали постоянному росту населения. По мере истощения природы в одной местности, они перемещались на другие территории. Наибольший простор для миграции открывало восточное и юговосточное направления. Таким путем они достигли Центральной (Средней) Азии, Южного Прикаспия и полуострова Индостан.
Некоторое представление о духовной культуре древних арийцев дают сведения о религиозных верованиях индийцев. Но на этих ариев оказало значительное влияние высококультурное население долины Инда. Правда, их цивилизация находилась уже на стадии упадка, а потому пришельцам не было оказано сильного сопротивления. Произошло, по крайней мере отчасти, мирное взаимодействие культур.
На территории современного Ирана (Персии) арийские племена освоились около 3,5 тысячелетия назад. Их религиозные воззрения сохраняли архаические черты, во многом определявшиеся бытом и нравами воинственных кочевых скотоводов. Однако цельной продуманной единой системы верований у них не было до тех пор, пока не появился мудрец, аскет, пророк Заратуштра (Заратустра; Зороастр – подревнегречески). О его жизни сохранились только предания. Точно неизвестно даже, в каком тысячелетии он жил. Предполагается, что примерно в XIII–XII веках до н. э.
«Возможно, самой характерной чертой учения Зороастра, – писал английский религиовед Д. Хиннеллс, – является придание особого значения персональной вере… Все мужчины и женщины (в зороастризме оба пола имеют одинаковые обязанности) несут персональную ответственность за выбор между добром и злом. И в будущем их будут судить лишь по тому, как они распорядились своей свободной волей».
Таким образом, идея свободы воли, свободного выбора человеком своего жизненного пути и персональной ответственности за этот выбор является нравственной основой зороастризма. У древних ариев, обосновавшихся в Персии, было представление о мире, как о поле космической битвы двух величайших сил: бога света, правды и созидания Ахура Мазды (Ахурамазды, Ауромазды, Ормузда) и демона тьмы, лжи, разрушения АнгроМайнью (Ахримана – в более поздних источниках). Первый возглавляет армию светлых духов агуров, а второй – легион злобных дэвов.
Все мироздание, а также душа человеческая – арена этой непрерывной битвы. В этом отношении человек подобен Вселенной (вспоминается идея АтманБрахман, человекмикрокосм). От каждого требуется выбор, каким силам подчиниться – светлым, ангельским или темным, демоническим.
В одном из гимнов Авесты, священной книги зороастрийцев, сказано: «Вначале существовали два гения, наделенных различной деятельностью, добрый и злой дух, в мысли, в слове, в действии. Выбирайте между ними двумя: будьте добры, а не злы… Выбирайте один из этих двух гениев: гения лжи, делающего зло, или гения истины и святости. Всякий, кто принимает первое, готовит себе печальную участь; кто принимает второе, чтит верно и действительно Ахурамазду в его делах».
Гимны Заратуштры превозносят верховное светлое начало как своеобразную троицу: божественное Слово, божественная Мысль и божественное Дело. Одна из главных идей, повторяемых многократно: «Истина – лучшее благо».
Древние арии вырабатывали свои представления о высших силах на основе сурового житейского опыта. Джон Хиннеллс подчеркнул характерную особенность их верований: «Они не представляли своих богов в человеческом облике, а видели их в окружающих человека понятиях – боги Правды и Гостеприимства, боги Договора и Победы. Их демоны были такими же абстрактными: Ярость и Алчность, Ложь и Нерешительность. Мир был полон духов, которых людям следовало опасаться и которым следовало давать щедрые приношения, чтобы они не разозлились. Крестьяне не имели реальной надежды на жизнь после смерти, солнечный рай существовал только для тех, у кого были сила и богатство, – жрецов и князей».
В этом высказывании есть некоторые неточности, но в целом оно отвечает действительности Отметим две отличительные черты зороастризма. Он представляет собой одну из наиболее древних попыток обосновать монотеизм, принцип абсолютного господства единого (или триединого) Бога (первой попыткой такого рода можно считать религиозную реформу фараона Эхнатона). Учтем, что учение Заратуштра возникло, судя по всему, в конце II тысячелетия до н э. – значительно раньше, чем сформировался монотеизм в Иудее.
В то же время в зороастризме присутствует немалая «примесь» дуализма, двоебожия, ибо предполагается существование активной силы зла. Тем самым Всевышний избавлен от ответственности за мировое зло; ему приходится активно отстаивать добро. Вот и человеку надо прилагать немалые усилия ради правды, справедливости, добра.
Иначе говоря, признавая абсолютное господство в мире добра, светлого начала (монотеизма), Заратуштра учитывает и реальную активную силу зла, его относительное господство наряду с добром (дуализмом). В соединении это образует религиозную систему, которую точнее всего называть монодуализмом.
Этот своеобразный принцип позволяет избавить высшее божество от ответственности за присутствие, а нередко и торжестве сил разрушения, лжи, подлости, зла. Ведь если существует единый и всемогущий Владыка мира (как в иудаизме, христианстве, исламе), то в его ведении оказывается не только добро, щ _ но и зло: оно должно ему подчиняться или присутствовать при его попустительстве… Впрочем, богословы склонны видеть зло как проявление несовершенства творения, отклонение от добра. Хотя и в упомянутых трех великих религиях предполагается существование дьявола, сатаны, демонов, так что в целом получается все тот же монодуализм (единодвойственность).
Как возникла такая система взглядов? По мнению исследователей, в священной книге зороастрийцев Авесте имеется по меньшей мере три хронологических пласта. Так называемые Гаты Заратуштры относятся к концу II – началу I тысячелетия до н. э. Следующая часть (преимущественно «Яшт») была записана в середине I тысячелетия до н. э., а остальные тексты еще моложе и датируются вплоть до первых веков нашей эры.
Наивысший расцвет популярности зороастризма начался в VI веке до н. э., когда это учение принял царь Персии Кир, а затем Дарий сделал государственной религией своей обширной империи. До этого времени преобладал монодуализм, в основе которого лежал древнейший миф палеоевропейцев о божественных близнецах. Однако с установлением единоличной власти царя возобладал монотеизм.
В надписях ахеменидских царей (VI–V вв. до н. э.) сказано: «Великий бог Ахура Мазда, который создал эту землю, который создал это небо, который создал человека…»
Но позже возобладали представления о первоначальном разделении (неведомо каким образом происшедшем) светлого царства Ормазда (Ахура Мазды) и царства тьмы Ахримана (АнхраМанью). Между ними находилась изначальная пустота.
У Ормазда было преимущество того, кто обладает правдой, светом истины: он знал о существовании Ахримана, а тот пребывал во тьме неведения. Но вот поднялся он из глубин тьмы и направился к пределу, откуда забрезжил свет. Он бросился туда, чтобы уничтожить светлое царство, но, увидев мощь, превышавшую его собственную, он вернулся во тьму, где сотворил множество демонов. Началось непримиримое противостояние двух царств мироздания. В конце концов был установлен космический цикл: каждые 9 (или 12) тысячелетий в первой трети господствует Ормазд, затем произойдет смешение воль его и Ахримана, изза чего последний обретет власть, но она быстро пойдет на убыль, а после великой космической битвы окончательно восторжествует Добро. Такова идея цикличности развития, перенесенная с земных общественных процессов в космический миропорядок.
В общем, и в этих взглядах усматривается некоторое преимущество света, разума и добра, но всетаки при достаточно резком дуализме, противопоставлении добра и зла. Такое воззрение М. Дрезден назвал зороастризмом. А затем последовало – уже после первоначального распространения христианства, – учение теолога Мани, манихейство (манихейская ересь) об извечном противостоянии Света и Тьмы, Добра и Зла, Разума и Материи.
Для наших целей важно подчеркнуть, что, несмотря на разновозрастность отдельных частей Авесты, в ней в значительной степени нашли отражение древнейшие верования части арийских племен, которые на свой лад обработал и пересказал Заратуштра. Но в то же время и его, и более древние предания неизбежно менялись, шлифовались, а порой искажались при устном пересказе. Они становились выражением народной мудрости (да и глупости, отчасти, тоже).
Наиболее архаичный пласт Авесты свидетельствует о периоде перехода кочевых арийских племен к оседлому образу жизни. Сам Заратуштра привнес в традиционные верования арийцев идеи величия не только общности, но и личности. Это обстоятельство оказалось чрезвычайно важным для значительно более позднего периода – XIX века, когда в Европе стал популярен индивидуализм. В начале XX века в Германии возродились архаичные представления арийцев о собственном благородстве (так переводится название этих племен) и необходимости свято хранить расовую чистоту. Почти точно по Авесте: «Кто смешивает семя [родичей] праведных с семенами нечестивых [чужеродцев], семя почитателей дэвов с семенами [ариев], их отвергающих… об этом говорю я тебе, о Заратуштра, что их важнее убивать, чем извивающихся змей и крадущихся волков».
На европейскую философию второй половины XIX века, а затем и на массовое сознание оказали немалое влияние идеи Ф. Ницше, изложенные в книге «Так говорил Заратустра. Книга для всех и ни для кого». Его учение вдохновило Гитлера на борьбу за великий германский рейх и за «белокурую бестию» – арийского сверхчеловека. Однако, стремясь истребить или поработить «недочеловеков», озабоченных одним лишь материальным благополучием, нацисты сами становились механическими недочеловеками, подчиняясь могучей государственной машине.
Об этом приходится вспоминать потому, что, как мы убеждаемся, древние воззрения, образы давних пророков и богов имеют обыкновение возрождаться вновь и вновь, приобретая порой причудливый облик, достаточно далекий от оригиналов. Так проявляется в духовном мире та цикличность, которую отмечали наши предки в отношении развития общественных систем и мироздания.
Хотелось бы только отметить, что древние индоиранские арии не только называли себя «благородными», но стремились проявлять благородство в мыслях, словах и поступках. Они чтили стремление к правде, справедливости, добру. Зная о существовании в душе человека низменных темных сил – злобы, корысти, зависти, лжи, – они проклинали их, стараясь от них избавляться. Но при этом отдавали первенство не насилию над личностью, а свободе. Они полагали:
Душа человека – единственное, что принадлежит только ему, а не Природе, Богу или демонам.
Свобода распоряжаться своей душой означает свободу управлять своей судьбой, насколько это в силах человеческих. Такова извечная основа нравственности, базирующейся не на страхе, ана свободном выборе человека.
Славен искатель истины, ибо он обретает цель жизни.
Славен преодолевающий в себе низменного недочеловека, ибо таков устремленный к высшему.
Славен пренебрегающий материальными богатствами, ибо ему принадлежат сокровенные духовные ценности, ради обретения которых и дарованы человеку жизнь и разум.
Так не говорил Заратуштра. Да и кто точно может знать, о чем говорил он. Таковы не слова его, но те мысли, которые он ощущал в себе и стремился внушить людям.
Не станем забывать, что жил он в иную эпоху, в другом обществе. И каким бы индивидуалистом или персоналистом он ни был, в его личности и его воззрениях сказывалось неотвратимое влияние общества и народа той далекой эпохи.
АХУРА МАЗДА (АХУРАМАЗДА, ОРМАЗД)
Высшее божество иранского пантеона именуется двусложно: Ахура – означает «Господь», Мазда – «Мудрый». Вполне возможно, некогда Ахурой называли наиглавнейшего или даже единственного бога, творца мира и дарителя благ. У Заратуштры этот образ приобрел более определенные черты, но относящиеся к нематериальному миру.
В разделе Авесты «Ясна» в Молении о Слове Заратуштра обращается к Мазде, упоминая о божественной Мысли (Boxy Мане) и божественном, что означает и добром, Деле (Арте):
Мазда, Мудрый Властелин, Boxy Мане верно я служу, Дай мне оба мира в дар – мир вещей, а также мир души! За служение Арте дай все, что праведному следует!
Все эти божества имеют отношение и к материальному миру: Boxy Мана – Дух скота (покровитель стад?), Арта – Дух огня. Но в любом случае духовное господствует над материальным. Тем более что Арта – Правда, а Мазда – божественное Слово.
Для пророка Заратуштры, представителя жреческого сословия, Ахура Мазда предстает не в облике грозного воинакнязя, не как повелитель небес и громовержец, а вообще вне конкретного соответствия с какимлибо природным объектом или явлением, и не в облике человека, а тем более животного. В молении своем пророк обращается прежде всего к собственной душе, сознавая пределы своего знания:
Арта – Правда, Дух огня, разве в силах я постичь, понять Boxy Ману и тебя, хоть и ведаю, где к Мазде путь. Заклинанием твоим, языком склоним врагов к Добру!
И в дальнейшем Заратуштра уповает не на материальную помощь Господа (скажем, как в Торе, Ветхом Завете), а исключительно на духовную:
Boxy Мана!
Вразуми, пусть прибавит силы мне!
Мазда, Заратуштре дай
Слово чудодейственное.
Удивительна последняя просьба:
Мазда, я воспел тебя, передай ты мне из уст в уста
Слово мудрое о том, как впервые появилась жизнь!
Что представляет собой Ахура Мазда? В сборнике молитвгимнов «Яшт» перечисляются его качества: Вопросимый, Мощный, Истина, Всеблагое, Разум, Ученье, Святость, Сильнейший, Беззлобный, Всевидящий, Целитель, Создатель, Покровитель, Хранитель, Всезнающий, Всеправедный, Всеблагодатный, Безобманный, Сокрушитель, Истинный, Умнейший… И это еще далеко не все. А что самое главное?
Благая Мысль – творенье
Моё, о Заратуштра,
И Истина, что Лучшая, –
Творение мое.
И эта Власть Желанная –
Творение мое.
Святое Благочестие –
Творение мое.
И Целость и Бессмертие –
Для праведных награда.
В потустороннем мире –
Творение мое…
Истина – лучшее благо. Благо будет, благо тому, Чьё Истине лучшей благо.
В этом гимне около двадцати раз повторяется: «Истина – лучшее благо». И в другом гимне встречается та же фраза. Нет сомнения, что таково убеждение Заратуштры. Истина сопоставляется с солнечным светом:
Когда восходит Солнце, То данная Маздой Светится земля, Светятся все воды, И те, что проточны Источников воды И воды морей. Творенья светятся Все Духа Святого…
Молитву и хвалу, мощь и силу Прошу Солнцу бессмертному. «Истина – лучшее благо…»
Ахура Мазда и в этом случае не сопоставляется с материальными предметами; восход Солнца – природное явление, но свет при этом становится не материальным качеством, а идеальным, подобно истине. Творение мироздания в этой религиозной системе тоже представлено как результат концентрации мысли и воли.
Помимо верховного божества, выступающего в трех ипостасях: МысльСловоДело (не к такому ли триединству должен стремиться любой благородный, честный человек?), в пантеоне есть Амеша Спента (Амшаспанд) – «Бессмертные Святые». Однако они представляют собой скорее качества и достоинства Ахура Мазды, чем нечто от него принципиально отделенное. Вот они: СпентаМайнью (Дух Святости), Хшатра Вайрья (Высшая Власть; имеется в виду царство Божие), Армайти (Благочестие), Аурват или Хаурватат (Целостность), Амертат (Бессмертие). Еще два Амеша Спента относятся непосредственно и бесспорно к качествам Ахуры Мазды: Boxy Мана (Благая Мысль) и Аша Вахишта (Истина). Но разве могут быть вне его Дух Святости, Целостность, Бессмертие?
Возможно, в далекой древности это были божества более традиционного типа, связанные с материальными объектами. Как отголоски этого времени в зороастризме сохранились представления об Амеша Спента, которые олицетворяют: землю (Армайти), огонь (Аша Вахишта), металлы (Хшатра Вайрья), воду (Аурват); покровителями растений и животных были Амертат и Boxy Мана соответственно. Для Заратуштры было важно подчеркнуть, что речь должна идти не просто о неких подобиях людей или животных, а о мире ином, духовном. Тем более что как богиня вод – конкретных, земных и небесных – пророком названа Ардви (АрдвиСура Анахита, то есть Ардви Могучая Беспорочная). Ей посвящен в Авесте специальный гимн, который начинается так:
Ахура Мазда молвил Спитаме – Заратуштре:
«Молись ей, о Спитама,
Ей, Ардви полноводной,
Широкой и целебной,
Молись враждебной дэвам
И преданной Ахуре,
Достойной всего мира
Молитв и восхвалений,
Молись растящей жито,
Молись, кормящей стадо…»
Трудно сказать, насколько продуманы были пророком взаимосвязи материальных и духовных субстанций, но их резкое различие он понимал. «Весь мир рассматривался, – пишет исследователь и переводчик Авесты И. С. Брагинский, – как раздвоенный, разделенный на две сферы: одну – земную, реальную, телесную, другую – потустороннюю, воображаемую, духовную. Такое раздвоение мира пронизывает многие гаты. «О помощи прошу и о поддержке в обоих мирах – телесном и духовном», – часто повторяется в них этот призыв Заратуштры».
Ахура Мазда выступает как единый (Целостность – одно из его главных качеств), могущественный и всеблагой повелитель и в материальном, и в идеальном мире. Однако он не наделен всемогуществом. У него есть грозный, свирепый, коварный, злокозненный противник – АнхраМанью, которому служат демоныдэвы и поклоняются те из людей, кто привержен лжи, подлости, злу. Сам человек делает выбор, сам ответственен за свой выбор в этой жизни и потусторонней. А потому Заратуштра не уговаривает поклоняться Ахура Мазде, а ограничивается постановкой вопросов:
Сие спрашиваю тебя, скажи мне правду, о Ахура! Как будут заложены основы наилучшей жизни? Сие спрашиваю тебя, скажи мне правду, о Ахура! Кто изначально был отцом Арты [Духа Огня] при зарождении его? Кто проложил путь Солнцу и звездам? Кто заставляет Луну прибывать и убывать? Это и многое другое, о Мазда, хочу я узнать! Сие спрашиваю тебя, скажи мне правду, о Ахура! Кто водрузил землю на место и удерживает громады облаков?
…Какой мастер сотворил свет и тьму? Какой мастер сотворил сон и бодрствование, Дабы разумному человеку напомнить о заботах его?…Кто научил сына почитать отца своего? Как овладеть поучениями и словами правды? Будет ли награжден приверженец правой веры?… Как избавиться от приверженцев Лжи?…
По мнению М. Дрездена: «Ответ на эти явно риторические вопросы очевиден: Ахура Мазда является автором всех этих свершений, именно с ним связано происхождение и устройство мира». Но такова лишь часть правды. Страстная мольба Заратуштры свидетельствует прежде всего о его стремлении к истине, жажде познания подлинного, а не мнимого. Здесь звучит и признание своего незнания. И не на все вопросы можно ответить примитивнобездумно: так бог создал Ахура Мазда. Но как же понимать сотворение света и тьмы? Неужели всемогущий Творец сознательно устроил мир таким, чтобы в нем присутствовали свет и тьма, добро и зло?! Тогда его противник превращается в нечто искусственное, игрушечное, созданное для забавы, как бы на потеху верховному божеству (и на горе людям!). Нет, на многие из задаваемых вопросов у Заратуштры определенного ответа нет. Он – искатель истины!
Подчеркнем еще раз: Заратуштра в этом гимне задает вопросы, а не дает ответы. И обращены вопросы не только к Ахуре, но и к слушателям, и далеко не все вопросы имеют однозначный ответ. Просто ли объяснить: «Как будут заложены основы наилучшей жизни?»
И всетаки учение Зороастра исходит из главенства, господства в мире сил Добра, Света. (С грубофизических позиций это совершенно верно: тьма есть отсутствие света, а не какаято материальная субстанция, ему противодействующая.) В мифологической древности был светлый и безгрешный мир Ахура Мазды, затем последовал космический период борьбы добра и зла, но в конце концов суждено победить добру, и Бог устроит суд над всеми душами.
АНХРАМАНЬЮ (АНГРОМАЙНЬЮ, АХРИМАН)
В душе человеческой и в окружающем мире остается место для сил зла, тьмы, разрушения. Их возглавляет АнхраМанью, а с ним вместе Дух Лжи (Друдж), Злая Мысль (АкаМана), Дух Воровства, Грабежа (Айшма, он же Асмодей) и орда злых нечистых духов, о которых сказано: «Вы, дэвы, – порождение злой мысли посредством злого слова вы лишили людей блага». Так светлой троице Добра противостоит темная триада Зла: злая мысль, злое слово (Друдж), злое дело (Айшма).
Заратуштра утверждает решительное и непримиримое противостояние двух природных и духовных стихий:
Провозгласить я хочу об обоих духах изначальных, Из которых Благодетельный говорил Лживому так: «Ни мысли наши, ни заветы, ни намерения, Ни решения, ни изречения, ни действия, Ни совесть наша, ни души наши несовместны».
Так повелось со времен незапамятных: «Два духа, два близнеца вначале провозгласили от себя чистое и нечистое мыслей, речей и поступков. Благомудрые знают разницу между провозгласителями, не знают ее зломудрые; суд благомыслящих безошибочен и верен как о том, так и о другом Духе.
В первый раз, когда они пошли создавать и жизнь, и отсутствие жизни, и все, чем стоит наконец мир – где дурное, там виден был и Нечистый, Дух же Благой всегда пребывал неразлучен со святостью…
Между избирателями не избрали Правды сонмы дэвов и кто ими обманут. Лишь только Нечистый Дух решил свой выбор, он прибегнул к сомнению, и – к Айшме [Грабежу] немедленно столпились все желавшие безобразия этому миру…»
Здесь речь идет о сотворении злого и доброго, с одной стороны, и о свободе выбора между ними – с другой. Даже дэвы, оказывается, имели возможность выбора, а сомневавшиеся оказались на стороне лжи и зла. Ибо в таких вопросах тот, кто усомнится в достоинствах Света, Истины, Добра, тому суждено служить лживым дэвам. Другими словами, всем и каждому приходится выбирать между Чистым и Нечистым в душе своей. И выбор этот приходится делать не раз.
Вот и сам Заратуштра не избежал вторжения дэвов к нему. АнхраМанью приказал демону Лжи: «Друдж! Ступай, умори праведного Заратуштру!» Однако устоял пророк. Тогда злокачественный, как назван он в Авесте, АнхраМанью стал соблазнять его: «Отрекись от Доброй Веры и обретешь счастье». На что пророк ответил ему: «Не отрекусь от Доброй Веры, ни если бы даже и кости, и жизнь, и душа пошли врознь».
Несмотря на столь реалистичный разговор, для изгнания злокозненных демоновдэвов Заратуштра использует оружие духовное – слово. Можно предположить, что АнхраМанью гнездится и укореняется в душе человеческой, а не гдето вне ее. От этой нечисти можно избавиться благодаря напряжению воли, мысли, благодаря добрым словам и делам. Конечно, Заратуштра имеет в виду прежде всего молитву. Кроме того, использует он и дурманный напиток хаому (обожествленный, но тем не менее наркотический напиток).
Не всегда ясно, как соотносятся АнхраМанью и его свита с природными объектами. В наиболее древних текстах об этом практически ничего не сказано. Возможно, сам Заратуштра предпочитал размышлять прежде всего о духовных явлениях, душе человеческой и общественной жизни.
В сравнительно позднем разделе Авесты, условно называемом «Географической поэмой», рассказывается о сотворении (и строении) земного пространства, различных стран. Таких стран шестнадцать, но об их соответствии с какимито реальными государствами или местностями остается только догадываться. У каждой из этих стран есть нечто прекрасное, наилучшее, сотворенное Ахура Маздой, но имеется и дурное, «многопагубное». Не всегда достаточно точно указано, в чем же заключается недоброе начало этих стран. Гдето – шатание умов, гдето – злые правители или колдуны, избыток жары или холода.
Одним из худших зол, созданных АнхраМанью, называется зима. Упоминается, между прочим, и зима, длящаяся более полугода. Следовательно, географические познания составителей текста были достаточно широки. И если это не память арийских племен о своей европейской прародине, то результат общения с народами, проживающими в северных районах Европы.
Кстати сказать, привычный нам, русским, образ ЗмеяГорыныча сопоставим с одним из творений АнхраМанью – трехглавым драконом АжиДахака. В отличие от русских сказок этот дракон у Заратуштры не имел конкретного материального воплощения. А в более позднее время склонность людей к зримым, а не только к мнимым образам привела к тому, что под Дахакой стали подразумевать одного из «нечестивых» царей.
Является ли в Авесте зло – АнхраМанью – столь же могучим, как добро – Ахура Мазда? Безусловно, нет. Ведь сам пророк Заратуштра выступает против зла и лжи, вовсе не стараясь соблюдать нейтралитет. Он безоговорочно сделал свой выбор. Он не старается – по крайней мере явно – склонить слушателя к такому же решению. Свобода воли, свобода выбора!
И всетаки он весьма недвусмысленно «намекает» на то, что почитателей АнхраМанью и в этом, а главное, и в том мире ожидает расплата за грехи. После третьего дня душа его ощущает страшнейшее зловоние с северной стороны (где находится обиталище АнхраМанью). «И потом дева, на девиц вовсе не похожая, идет ей [душе] навстречу. Говорит душа грешника скверной деве: «Ты кто, сквернее и отвратительнее которой я на свете никогда не видал скверной девы?»
И ему в ответ говорит эта скверная дева: «Я не дева, я – злые твои дела, о грешник зломыслящий, злоговорящий, злодействующий и зловерный…На! Я – твои злые мысли, злые речи и злые дела… И, бывшая без чести, я через тебя еще больше опозорена…»
Первый шаг сделала душа грешника и стала на Душмат [злые мысли]; второй шаг сделала душа грешника и стала на Дужухт [злые речи]; третий шаг сделала душа грешника и стала на Дужварешт [злые дела]; четвертый шаг сделала душа грешника в беспредельный мрак».
Для грешника оказывается ужасным этот переход «из телесного мира в духовный мир, из тленного мира в нетленный мир», проделавшего «гибельный путь: рознь тела и души». Теперь он (или она) обречен принимать «вонючий яд» и вечно страдать. Вот что уготовано, если верить пророку Заратуштре, тому, кто жизнь свою провел во лжи, злословии, злодействах, отдаваясь во власть АнхраМанью.
ЙИМА (ЙАМА)
Таково имя культурного героя в учении Заратуштры – создателя благ цивилизации, создавшего четкую структуру общества, заложившего основы государственности. В одних случаях он называется первочеловеком, царем эпохи тысячелетнего золотого века на земле. Предполагается, что до Заратуштры его чтили как верховное божество (или, вернее, одно из божеств) в некоторых племенах ариев.
Йима переводится как «близнец». Не исключено, что его считали причастным и к миру богов, и к миру людей. (В одном из вариантов мифа у него есть братзлодей, который рассекает Йиму надвое.) Авеста повествует о нем как о смертном человеке, царствовавшем на земле, и по взглядам своим – предшественнике Заратуштры, которого тоже наставлял Ахура Мазда. Йима поклялся служить добру и даже пообещал то, что превышает возможности человека: «Не будет при моем царстве ни холодного ветра, на знойного, ни боли, ни смерти». И вручил ему Ахура Мазда золотой рог и кнут, украшенный золотом.
Судя по этим символам, Йима главенствовал над скотоводами. На тучных пастбищах через триста лет (в Авесте – триста зим) не доставало места для скота и людей. И тогда Йима по совету бога выступил на юг, загудел в рог, провел по земле кнутом, и она раздвинулась, раздалась вширь.
Через шестьсот зим вновь стало тесно на земле, скоту и людям, и вновь раздвинул ее на юг Йима. То же произошло еще через девятьсот зим. Все это определенно указывает на то, что племена ариев (племенной союз?), руководимые Йимой, перемещались на юг по мере истощения пастбищ. Таково едва ли не первое указание в литературе (преданиях) на экологические причины миграции древних племен, в данном случае, повидимому, из Европы в Азию. Согласно современным научным данным, эта крупная миграция арийских племен происходила примерно 4,5 тысячелетия назад. Не об этом ли великом перемещении народов свидетельствует легенда об Йиме?
Один эпизод легенды некоторые мистически настроенные люди склонны считать сообщением о последнем ледниковом периоде.
Ахура Мазда говорит Йиме: «О Йима прекрасный, сын Вивахванта (как видим, здесь Йима вовсе не первочеловек. – Р.Б.), на этот плотский злой мир придут зимы, а от них сильный смертельный холод. На этот плотский злой мир придут зимы, и сначала тучи снега выпадут снегом на высочайших горах…
Перед зимой будут расти травы этой страны, потом изза таяния снегов потекут воды…»
Выходит, что после таяния великих ледников начнется настоящий потоп. Но все это не может иметь отношение к последнему оледенению уже потому, что оно завершилось примерно 10 тысячелетий назад. Интересно другое. Бог советует Йиме во избежание гибели от морозов и потопа соорудить общинное глиняное городище, где могли бы перезимовать люди и скот.
Этот эпизод призван сохранить в памяти потомков переход от кочевых временных жилищ к постоянным поселениям из необожженой глины. Остатки подобных сооружений можно и сейчас видеть в междуречье Сырдарьи и Амударьи. Более того, такое же круглое глиняное строение (следы его) сравнительно недавно было открыто и раскопано в Южном Приуралье. Предполагается, что ему не меньше трехчетырех тысячелетий. Не здесь ли впервые стали сооружать городища такого типа племена Ариев, перемещавшиеся на юг и юговосток?
Конечно, миф остается мифом, и немало в нем фантастических деталей. Кстати, в свое городище Йима не пустил людей с физическими или моральными пороками, даже с крупными родимыми пятнами, которые он считал отметинами АнхраМанью. Подобная селекция – давний предвестник идей евгеники, улучшения рода человеческого, ставших популярными в начале XX века и вдохновившими нацистов на нечеловеческие зверства во имя нее.
Истоки образа Йимы восходят, повидимому, к верованиям тех племен древних ариев, которые считали первой парой людей на земле Яму и Ями, близнецовсупругов, – по звучанию имен мало отличавшихся от Йимы и его сестры Йимак. Поначалу его считали бессмертным богом. Заратуштра определил ему роль первого пророка, не более, сделав одним из династии правителей (вполне возможно, что у Йимы был какойто прототип) Но и как пророк Йима отличался тем, что он действовал в материальном мире, выполняя деловые советы Ахура Мазды А Заратуштра определил себе первенство – среди смертных людей – в мире духовном Он получает от Бога наставления высокие, нравственные, идеологические.
Вряд ли случайно в повествовании об Йиме Ахура Мазда не раз называется «творцом плотского мира», в котором на земле властвует среди людей Йима А в завершение мифа задается вопрос кто во владениях Йимы утверждал и распространял веру маздаясиинскую, был верховным наставником? Бог отвечает: Заратуштра. И далее следует молитва Заратуштры, которая начинается так «Истина – лучшее благо».
ХАОМА
Так назывался ритуальный напиток, восхваляемый как могущественное божество, а также растение, из сока которого его получали Не всегда можно четко определить, о чем конкретно идет речь в мифе, так как напиток, божество и растение нередко сливаются воедино.
До сих пор остается загадкой, какое растение имеется в виду под Хаомой. Проблема осложняется тем, что соответствующее растениенапитокбожество известно в индийской мифологии Сома Следовательно, употребление его восходит к эпохе индоиранского или даже индоевропейского единства. Но в таком случае, это должно быть либо растение, достаточно широко распространенное (Северный Кавказ, Средняя Азия, Иран, Индия), либо несколько разных растений, обладающих наркотическими, галлюциногенными свойствами Из них называют: коноплю, белену, молочай, а также ревень, мухомор Не исключено, что при подготовке напитка сок смешивали с молоком и добавляли в него какоето зелье, секрет которого знали только посвященные, жрецы. Наконец, возможно, что организм человека в те давние времена был более податлив к воздействию того же алкоголя, вызывая достаточно сильную реакцию даже при небольших его дозах.
Согласно Авесте, а также Ригведе, хаома имеет желтозолотистый цвет и растет преимущественно в горах. Употребление хаомы, как утверждали многие тексты, вызывает прилив сил, обострение разума, укрепляет здоровье, способствует долголетию Эти качества отличали его от других хмельных напитков (пиво, вино), притупляющих разум, пробуждающих гнев и неистовство.
Так ли это было в действительности? Возможно некоторые наркотические препараты возбуждают деятельность нервной системы, что создает иллюзию увеличения умственной и физической силы; галлюцинации словно переносят человека в иной мир со своими особенностями пространства и времени Однако наркотическая зависимость сравнительно быстро приводит к разрушению психики, ослаблению рассудка и в конце концов к деградации личности.
Не это ли имел в виду Заратуштра, когда по поводу употребления хаомы восклицал: «Когда опрокинут эту мочу – это хмельное питье, которым жрецы наносят вред7» По его словам, при помощи мерзости хмельного питья [хаомы] нечестивые жрецы намеренно морочат, одурманивают людей.
Но вот отрывок из Авестьг «Около утреннего времени Хаома подошел к Заратуштре, снаряжавшему огонь [жертвенный] и певшему гимны. Его спросил Заратуштра: «Кто ты, о муж, которого я увидел как самого прекрасного во всем телесном мире, по твоей наружности блестящей, бессмертной?»
И ответствовал ему Хаома праведный, устраняющий смерть: «Я есмь, Заратуштра, Хаома праведный, устраняющий смерть. Собирай меня, Спитами, выжимай меня в снедь»
Далее следует их диалог, из которого выясняется, что Йима и некоторые другие знаменитые герои, в частности победитель диакона Дахака, богатырь Трайтаона, использовали Хаому, и у них рождались сыновьягерои.
«Тогда молвил Заратуштра: «Поклонение Хаоме: добр Хаома, хорошо сотворен Хаома, правильно сотворен Хаома, добр, раздаватель, целитель, красив, добродетелен, победоносен, златоцветен, со свежими ветвями, что [его] вкушал лучший, и для души припас в дорогу [в тот мир]».
С этих слов начинается прославление Хаомы, дарующего человеку всевозможные духовные и телесные достоинства. Оказывается, Хаома способствует рождению блестящих детей и праведного потомства, предоставляет супругов старым девам, доставляет много наслаждения. Но в то же время призывается Хаома для того, чтобы покарать злодеев, ненавистников, преступников, безбожников, блудниц: «На все, что служит к уничтожению тела праведника, Хаома желтый, направляй оружие».
Как объяснить решительное противоречие в отношении Заратуштры к Хаоме: резкое отрицание, вплоть до проклятий, и восторженное восхваление: «Я славлю облако и дождь, которые дают расти твоему телу на вершинах гор, я славлю высокие горы, где ты вырос, о Хаома!»
Учтем, что осуждение Хаомы относится к текстам более ранним (времен Заратуштры), а ее прославление – к более поздним, возможно, даже не принадлежащим ему. Хотя не исключено, что в определенные моменты, приняв хаому, испытывая его наркотическое воздействие, пророк слагал гимны в его честь. А позже, попадая под власть наркотика, переживая телесные и духовные мучения, проклинал его.
Возможно и другое: Хаома из напитка ритуального, принимаемого только в определенные праздники, начал превращаться в более или менее постоянно употребляемый наркотик в среде жрецов и вельмож, правителей. Заратуштра обратил на это внимание и осознал тот вред, какой грозит обществу. Его предупреждения могли возыметь действие на некоторое время, а затем вновь наступила пора распространения наркомании. Тогда и стали популярны гимны, прославляющие Хаому.
ЗЕРВАН (ЗУРВАН)
Об этом боге времени и судьбы следует сказать особо. Он стал предметом культа, религиозного течения зерванизма, которое даже соперничало с маздеизмом. Не очень ясно, когда и как он возник. Предполагается, что сравнительно поздно. Однако, повидимому, еще раньше бытовал миф о Зерване, который в пересказе М. Дрездена звучит так.
Некогда не существовало ничего: ни земли, ни неба, ни какихлибо тварей на небе или на земле. Был только один Зерван.
Ему было одиноко, и в продолжении тысячи лет он совершал жертвоприношения, прося себе сына, чье имя было бы Ормазд (Ахура Мазда) и который создал бы небо и землю и все, что есть на них. Совершая так жертвоприношения тысячу лет, он начал размышлять: «Есть ли польза от моих жертвоприношений, будет ли у меня сын, или все мои старания напрасны?»
И пока он так размышлял, в материнском чреве зародились и Ормазд, и Ахриман. (Из этого следует, что это первосущество – человекоподобный Зерван – был двуполым по природе своей.) Ормазд предугадал его мысли, и как сама Правда сказал о них Ахриману. Тогда тот разорвал чрево и явил свое отвратительное обличье отцу Зервану, сказав: «Я твой сын, Ормазд».
С отвращеньем отвернулся от него Зерван, видя в нем исчадье тьмы, ощущав его смердение и чувствуя в нем творца зла. Он зарыдал. И тогда появился на свет его сын Ормазд – светлый и благоуханный.
Ахриман приблизился к Зервану и напомнил о его зароке: «Берегись, разве ты не поклялся первому пришедшему дать владычество над миром». И Зерван ответил: «Сгинь, Нечистый; я сделаю тебя царем на девять тысяч лет, но Ормазд будет править над тобой, а после отведенного времени будет царствовать Ормазд и все исправит по своей воле». Так и свершилось.
Этот миф, как всякий другой, оперирует человекоподобными образами. По всей вероятности, жрецы привнесли в него мысль о великом благе и действенной силе жертвоприношений. Народная фантазия украсила его живописными деталями и острой сюжетной коллизией. Однако у него есть глубокая философская основа. Он повествует о Вечности, которая существовала изначально и содержала – в материальном воплощении – изначальную двойственность, мужское и женское начало, без разделения добра и зла, без всего разнообразия известного нам материального мира.
В средневековом сочинении «Бундахише» («Первотворение»), в котором пересказаны, как считается, утраченные космологические взгляды, содержавшиеся в соответствующем разделе Авесты, есть гимн Вечности, где сказано: Зерван – могущественнее обоих творений – Добра и Зла. Все, что происходит в этом мире, уже предопределено Зерваном, и судьба каждого человека в его ведении.
Эти идеи стали основой манихейства, считающего равнозначными, равновеликими силами Добро и Зло. Более того, убеждаясь на горьком жизненном опыте в торжестве зла, нередко побеждающего добро, лжи, которая привлекает многих больше, чем правда, некоторые зерванисты утверждали, что в мире правит Ахриман, а Ормузду суждено вечно бороться с ним, так и не одерживая окончательной победы.
Интересней другое. Обратим внимание на выделение Вечности и Временности, то есть существования череды событий, которая служит материальным воплощением течения времени. Эту идею можно толковать как существование изначальной неопределенности, отсутствие следов какихлибо объектов и явлений. В таком случае о начале творения говорить не имеет смысла. Можно судить только о том периоде, когда в мире уже оформились и стали действовать две первичные силы.
Если обратиться к современным взглядам на структуру Вселенной, то появление материальных носителей «положительной» и «отрицательной» первоосновы мира сопоставимо с возникновением из космического вакуума частиц и античастиц. Но для такого «саморождения» (в физике этот процесс называется фоторождением) требуется «сгущение» энергии вакуума в отдельных «узлах»…
Не станем вдаваться в детали (тем более что теория фоторождения Вселенной еще не создана, заявлена лишь гипотеза). Самое замечательное, что в дальнейшем должно было происходить формирование структур, в которых центральное место занимают частицы, тогда как античастицы остаются в скрытом состоянии (типа волновых пакетов). То есть в нашем мире действительно преобладает чтото одно: материя, включающая в себя антиматерию, или, наоборот, в зависимости от того, что мы называем материей (положительной, говоря условно) и антиматерией (отрицательной).
Повторяю, такова гипотеза, которая упомянута, еще и потому, что она предложена мной (ее пытался разрабатывать, между прочим, А.Д. Сахаров, так и не сумевший преодолеть некоторые трудности на этом пути, как оказалось, вполне преодолимые). Очень показательно, что истоки этой идеи – в ее наиболее общем философском контексте – уходят в далекое прошлое. Ведь мысли об изначальном «безвременьи», а точнее – Вечности (или Неведомом), были высказаны, как мы знаем, и в космогоническом гимне Ригведы.
Что в мире преобладает – Добро или Зло, или же они находятся в динамическом равновесии и постоянном единоборстве, каждому дано решать посвоему. Однако нельзя не отметить, что учение о предопределенности всех мировых событий, утверждаемое зерванизмом, находится в непримиримом противоречии с представлениями Заратуштры о свободном выборе человека между Добром и Злом, о свободе воли. Но в любом случае все наши деяния, весь материальный мир, все быстротекущее время находятся в беспредельности Вечности – Зерване.
МИТРА
Митра – едва ли не наиболее известный бог иранского пантеона, которого почитали в разные эпохи и разные народы. Ему посвящен один из древних и наиболее пространных гимнов Авесты:
Ахура Мазда молвил СпитамеЗаратуштре: «Таким я создал Митру, Чьи пастбища просторны, Что тех же он достоин. Молитв и восхвалений, Как я, Ахура Мазда.
Страну разрушит подлый, Тот, кто не держит слова, Он хуже ста мерзавцев Благочестивых губит…»
Слова поистине пророческие. Действительно, подлость и неисполнение негласного общественного договора отдельными людьми, группами или социальными прослойками губит страну, ведет народ к бедам и лишениям, потере нравственных основ.
Митра – бог договора, согласия, мирового соглашения (и мирного, пожалуй, тоже). «Культ Митры получил чрезвычайно широкое распространение, – писал В.Н. Топоров, – образ Митры внедрился (в непосредственном или косвенном виде) в самые разные культурноисторические традиции и религиозномифологические системы». В природных явлениях Митре всегда сопутствует Солнце; он даже предшествует солнечному восходу и остается после заката:
Он первый из небожителей [язатов]
Поднимается над вершиной Хара [горы],
Предшествуя бессмертному, быстроконному Солнцу;
Первый овладевает
Прекрасными – золотистыми высями
И оттуда, могучий,
Обозревает все арийские жилища.
В наибольшей степени в данном случае образу Митры соответствует понятие света. О том же свидетельствует и другой отрывок:
Он шествует после заката Солнца, Широкий, как земля, Касается обоих концов этой обширной, Выпуклой, бескрайней земли, Обозревая все, что есть между землей и небесами.
Но природа в глазах Заратуштры является отражением человеческих качеств; душа человека отражает явления природы; существуют неявные соотношения духовного мира людей с окружающим миром природы. Вот и Митра соединяет в себе воплощение света, договора, процветания природы и благоденствия людей:
По правую руку его идет
Добрый, праведный Сраоша [Послушание];
По левую – высокий,
Сильный Рашну [Правда];
Всюду, вокруг него,
Идут воды и растения,
Фравашай [Духи] праведных.
Однако Митра покровительствует не только мирному договору, но и справедливой войне:
Он разжигает битву, Он стоит среди битвы… Сносит головы Солгавших Митре людей.
В некоторых случаях Митра уподобляется Совести, или, вернее, Духу Совести, который присутствует в каждом человеке и сказывается на его поступках, определяя его судьбу:
Если солжет ему
Глава ли дома,
Или глава общины,
Или глава области,
Или глава страны,
То Митра воспрянет,
Гневный и оскорбленный,
И разрушит он и дом,
И общину, и область, и страну
Чистота помыслов, верность своему долгу, своему слову, своим обещаниям и клятвам – все это необходимо свято чтить и исполнять. И прежде всего это относится к тому, кто властвует над другими людьми, ибо от него зависит и их судьба. Митра покарает отступника, а также всех, кто вместе с ним. Он – олицетворение справедливости.
Восходу Солнца предшествует свет, от которого вспыхивают облака и белоснежные вершины гор. Постижению истины, достижению высшего блаженства предшествует духовная чистота, стремление к правде и справедливости, иначе говоря – служение Митре. «У некоторых иранских народов, – писал И.С. Брагинский, – почитание Митре полностью ассоциировалось с культом Солнца, и слова «Михр», «Мира» (восходящие к древнеиранскому имени Митры) стали означать просто «солнце». Поклонение Митре распространилось и за пределы иранского мира, послужило основой таинственных культов религии римских легионеров – митраизма, разнесенного ими по всей Западной Европе и соперничавшего с ранним христианством».
В сравнительно поздних произведениях искусства Митру изображали в виде юношивоина, убивающего быка. Это ритуальное убийство обеспечивало победу добра и справедливости над темными враждебными силами. Во времена Древнего Рима культ Митры сопровождался мистериями, от участников которых требовалось пройти ряд испытаний голодом, жаждой, болью, холодом (в пещерных святилищах). Днем рождения Митры считалось 25 декабря, когда начинает прибывать световой день (считается, что в соответствии с этим праздником был принят и день рождения Иисуса Христа). А римские легионеры чтили в образе Митры прежде всего, повидимому, верность долгу, присяге. Эта вера помогала им держать строгую воинскую дисциплину, действовать в сражениях согласованно, что и определяло во многом их победы, тем более что Митра, по преданию, встречал душу погибшего в царстве мертвых и вершил над ней правый суд.
До появления учения Заратуштры Митру чтили высоко, ему определяли земные владения и посредничество между людьми и божествами. «Один из наиболее интересных эпитетов Митры, – писал В. Н. Топоров, – «выпрямитель линий (границ)» не только намекает на возможную примиряющую роль Митры при спорах о границах, но в конечном счете – позволяет, очевидно, восстановить для него более древнюю функцию царяжреца, принимающего участие в ритуальных изменениях, которые подтверждают следование универсальному закону, правде. Существенна посредническая роль Митры, функция различения добра и зла, правды и лжи. В этом смысле Митра – божество, определяющее некую моральнонравственную границу». И хотя Запатуштра, исповедовавший культ единого главнейшего Бога, отвел Митре сравнительно скромное место в своем пантеоне, в последующем культ Митры возродился во всем блеске. Всетаки правда, честь, справедливость – это те опоры, на которых держится общество.
_________________ Мой девиз: один против всех, и всем несдобровать...
Добавлено: Чт Окт 13, 2022 1:52 am Заголовок сообщения:
Иллюстрированная энциклопедия "В царстве мифов", изд. РИДЕРЗ ДАЙДЖЕСТ
Корректор
Елена Толстая
Цитата:
Ахура-Мазда, абсолютно благой бог
Господин мудрости
Ахура-Мазда, или Ормазд на сред неперсидском
наречии, стал верховным боже ством
зороастризма (маздеизма). Бл агой
бог, он всегда следует п утем праведности .
У Ахура-Мазд ы нет а нтропоморфных изображе ний,
его представл я ют в виде кр ылатого солнечного
диска, т а к как он связан с солнечным светом
и си я нием .
Заратуштра, пророк-реформатор
Заратуштр а - истори ч еская фигура. Он родился
между 1000 и 600 г. до н.э. Его отец, судя по всему,
п р инадлежал к жреческому сословию и готовил
сына к той же профессии. К 15 годам юноша
закон ч ил обучение, в 20 покинул отчий дом
и ушел стр анствовать. В 30, когда Заратуштра достиг
духовной зрелости, ему было видение . Выйдя
из реки на берег, он увидел существо, сия ющее
подобно Сол нцу. Это был Ахура-Мазда , который
призвал его служить себе и нести п равду людям.
Понач алу п ророку п риходилось непросто. За
первые 10 лет к нему присоединился один чело век.
Зар атуштре даже пришлось покинуть родину
и обосноваться на чужбине. Там новой верой прониклась
в ся цар ска я семья , что позволило п р оро ку
п рожить в достатке до глубокой старости.
Верховный бог
У древнейш и х и ранцев Ахура-Мазда был одним
из ахуров (добрых богов), наряду с Митрой , В аруной,
Анахитой и пр. После реформы Заратушт ры
он стал главн ы м ахура и верховным божеством
новой религии - зороастризма.
Ахура-Мазда воспринимался как всеобъемлю щий
бог, создавший В селенную и установивший
оп р еделенн ы й мир о п орядок - аша, неп р еложный
, как закон. Аша охватывает не только устройство
В селенной , но и включает эти ч еские пон ятия
и нравствен н ые нормы (например, истину
и справедл и вость).
У благого бога есть извеч ный противник -
Анхр а-Ма нью (Злой дух) , носитель лжи, не пр а ведности
и зла . Оба этих существа изн ачальны
и ведут постоянную борьбу друг с другом . Таким
образом, мир явл яется ареной борьбы двух сил ,
где в конце концов победит Ахура-Мазда.
Устройство мира
С того самого момента, когда Ахура -Мазда и Анхра
-Ма нью сделали свой выбор между добром
и злом , нач ин аетс я счет времени. Тогда АхураМазда
сотворил все во Вселенной , в том ч исле
Первочеловека, Первобыка и священное расте ние
хаому на земле , а в духовном ми ре - благих
Амеша-Спентов и язатов. Но затем Анхра-Манью
убил Первочеловека и Первобыка , а также уничтожил
хаому. В ответ Ахура-Мазда создал множество
людей , растений и животных . Вслед за тем
Анхра-Манью опустошил мир, превратив часть
земель в пустыню, а священному огню придал
злое начало - черный дым . Злые силы проникли
в этот мир и внутрь живых существ, поэтому вокруг
так много несправедливости , боли и страданий.
Но однажды явятся два саошьянта (Приносящий
благодеяние; Спаситель), они восстановят
учение Заратуштры. В конце времен придет последний
саошьянт, и Ахура-Мазда одолеет своего
врага , зло исчезнет навсегда, и наступит вечное
царства добра .
Свобода воли и право на выбор
Доброму и злому божествам соответствуют два
вида мыслей , речей и поступков - хороший и плохой.
Какой путь предпочесть, решает сам человек,
ведь Ахура-Мазда создал людей со свободной волей
, оставив им право на выбор. Праведная жизнь
(праведные мысли, слова и дела) приобщает человека
к сонму праведников и приближает победу
Ахура-Мазды над силами зла . А последователей
лжи ждут вечные мучения в аду.
Тело ч еловека, ритуально ч истое, символизировало
доброе н ачало. Грязь, дурной за п ах и, ко нечно
же, смерть свя зы вались с воздействием Анхра-
Манью. Труп сч итался абсолютно неч истым.
Посмертное воздаяние
После с мерти ч еловеку п редстоит высши й суд -
подсчет благих и дурных деяний, совершенных
им в течение жизни. Если добрые перевеш ивают
злые, язаты провожают душу в Гародману (Дом
Песе н). А души гр ешников утаскивает в ад дэв
смерти Визареша.
Посмертная уч асть могла решаться и на мосту
Ч и н вад, который ведет в рай - Гародману. Пра ведным
он кажется широким и удобным, а для
дурных становится о с трым лезвием, с которого
он и с р ываются п рямиком в ад .
Когда Анхра-Манью будет разбит, все мертвые
воскр еснут для последнего суда . Им предстоит
п р ойти сквозь п оток расплавленного металла:
нечестивые сгорят, а праведным это испытание
покажется купанием в парном молоке. Затем мир
вернется к своему изначальному совершенству.
Помощники в вечной борьбе со злом.дхура-
мазда являлся верховным, но не единственным благим божеством в зороастризме
. Он создал семь Амеша-Спентов (Бессмертных святых) и множество
добрых божеств - язатов (Достойных поклонения) . Вместе с ними он
ведет постоянную борьбу с Анхра - Манью.
Амеша-Спенты составляют ближайшее окружение Ахура-Мазды . А будучи
его творениями, являются продолжением его сущности и эманацией
его благих качеств. Это Спента-Майнью (Святой дух) , помощник АхураМазды;
Воху Мана (Благая мысль); Аша Вахишта (Высшая правда/Истина);
Хшатра Вайрья (Прочная власть); Спента Армайти (Святое благочестие);
Хаурватат (Целостность/Полнота физического существования); Амертат
(Бессмертие) . Тем не менее пять из них имеют точные соответствия в ведийской
мифологии , что говорит об их древних индоиранских корнях.
Язаты - это добрые божества, рангом ниже Амеша - Спентов . Самые известные
- это Митра (бог, следивший за и сполнением договора), Аредви
Сура Анах и та (богиня вод и плодородия), Веретрагна (бог победы ) и пр .
3 У р В а НИ 3 М. Это философское течение было популярно в сасанидском
Иране. Его адепты считали Зурвана - бесконечное время - отцом
близнецов Ормазда (Ахура-Мазды) и Ахримана (Анхра-Манью). Древний
андрогин Зурван мечтал о сыне Ормазде, способном сотворить небо
и землю. Ради этого он тысячу лет подряд совершал жертвоприношения .
Едва он усомнился, не напрасны ли его усилия, как в его теле зародились
близнецы . Он обещает первенцу власть над миром (надеясь, что это будет
светлый Ормазд) . Однако злобный Ахриман разрывает чрево родителя
и первым выходит на свет . Вынужденный сдержать слово, Зурван отдает
ему власть на 9000 лет, поэтому наш мир - царство зла. Когда же власть
пере й дет к Ормазду, наступит вечное царство добра и благоденствия .
Анахита, богиня вод и плодородия
«Неза пят на н ная», «Чистая»
Од н а из язатов, боги ня вод и плодор оди я
позднее п риобр ела черты воительн ицы
и стала ассоциироваться с планетой
В е н ер ой.
Зороастризм признавал почитание священных
стихий - Воды, Земли , Ветра и Огня. Поклонялись
им как богам . Такой была Аредви Сура Анахита
- божество воды и плодородия , также связанное
с целительством и мудростью.
У древнейших иранцев Аредви Сура олицетво ряла
мифическую реку, которая срывалась с вы сокой
горы в центре мира . Река текла в срединное
море Ворукаша , откуда вытекали все реки мира
и где насыщались грозовые туч и .
В зороастризме Аредви Сура Анахи та не только
богиня, но и сама мировая река , из которой
происходят все воды мира , созданные АхураМаздой
. Она несет жизнь, обеспечивает плодо родие
и процветание, исцеляет больных. Судя
по гимнам, она «растит жито» , « кормит стадо»,
«ширит именье », « освящает мужское семя и мате рей
утробу, чтобы легки были роды , обильно молоко
», спасает и защищает селенья , окру ги , стада .
«Авеста » рисует ее прекрасной девушкой знатного
рода , облаченной в золотую мантию. На голове
у нее золотая зубчатая корона, одета она в бобро вую
шубу.
Поначалу Анахита не ассоциировалась с войной,
однако позднее у нее появилась ипостась
воительницы и защитницы царского рода. Она
входила в триаду богов (наряду с Ахура-Маздой
и Митрой) , к которой обращались в своих надписях
Ахемениды . Как богиню войны и побед, покровительницу
монархов ее почитали Сасаниды
(цари этой династии были жрецами храма Анахиты
в Истахре).
АредвИ Сура Анахита. Только Аредви, что значит « Влага
», указ ы вает н а б ожественную сущност ь . Сура (Сильная) и Анахита (Ч и стая
) являются э п итета ми, которые довольно часто ис п ользовал ис ь пр и
о пи с а н ии друг их богов. Зороастри й ский культ Ана хи ты про с леж и вается
с IV в . д о н . э . Ес ли « Авеста » рисует ее юной дево й в золоте и меха х, то при
Са с а нид ах б огин ю воды и плодородия представляли в одеяни и цар и цы
и з у б ч ато м ве н це Ахура -М азд ы .
Храм Анахиты в Бишапуре. во
времена сасанидского ша х аншаха Шапура 1, отстроившего
новую столицу Бишапур, все подзем н ые кор и доры
храма раз в неделю заполнялись ч и стой водой ,
которая по специально сооруженным каналам поступала
из протекавшей рядом реки . Воды наполнял и
подземный зал, протянувшийся на 14 м . К нему вели
четыре коридора, по которым поступала вода. Также
в зал можно было проникнуть , спустившись по длин ной
лестнице. Видимо , так и поступали жрецы и жр ицы
богини Анахиты.
Митра, индоиранский бог l!ревнего Рима
Светлый бог
Митра древних иранцев - од ин из ахуров ,
покровител ь договоров , воител ь и светл
ый бог, постепенно приобретший солярные
черты. С расш и рен и ем державы
Ахеменидов его кул ьт распространился
по Месопотамии, Египту, Малой Азии ,
а з атем проник в Ри м .
Mithra происходит от индоиран ского
корня 'mitra со значением
«договор ». В « В едах» Митра счи тается
постоя нным спутником
бога неба и устроителя мира Варуны
. Митр а воплощает друже любие,
он следит за соблюдением
договоров и соглашений , открывает
п ути дл я компромисса. Бла годаря
ему в мире существует со гласие
.
Митраизм
В эпоху элли н изма культ Митры широко
распространился по Римской им перии
- от пограничных провинций (как
на востоке, так и на за п аде) до Рима .
Помимо Митры адепты этого культа
поклон ялись богу Солнца (отождествляемому
с Гелиосом), Луне, планетам
и звездам. Поч итались также Ормазд
(Ахура -Мазда) и Ахриман (Анхра-Манью),
трехликая богиня , священные
растения и живот н ые.
Митра был тес но связан с Солнцем
(римля не и вовсе отождествляли
его с солнеч ным богом).
По велению Солнца он п р иносит
в жертву свя щенного быка, созданного
Ормаздом (Ахура-Маздой)
. Душа жи вотного возносится
на небо и превращается в бога Сильвана
, х р анител я стад. Митра пирует
с богом Солн ца, поедая мясо
быка , и вместе с ним на сол -
нечной колеснице воспаряет на небеса. Митра
часто предстает в образе тавроктона (закалывающего
быка) . Оседлав быка, он вонзает в него нож
или клинок. Собака и змея пьют кровь, вытекающую
из раны, в то время как скорпион съедает
фаллос животного. «Из тела умирающей жертвы
рождаются все травы и лекарственные растения.
Из его спинного мозга прорастает пшеница , дающая
хлеб, и из его крови появляется виноград, который
производит священный напиток таинств»
(Ф.Кюмон).
Митра - покровитель людей, он также является
посредником между богами и смертны ми. Он
спасает души своих приверженцев, которые после
смерти проходят через семь планетных сфер
и воспаряют в мир света. Души неправедных лю дей
становятся добычей Ахримана.
Бог-воитель, он приносит победу. Оттого особую
популярность культ Митры приобрел среди
римских легионеров. У древних иранцев Митра
считался подателем хварено - ореола божественного
огня , окружавшего законного правителя.
В этом аспекте жители Римской империи воспринимали
Митру как защитника царской власти,
поэтому с конца II в. н.э. митраизм стал пользоваться
покровительством римских императоров.
Митреумы - святилища Митры
Это были пещерные храмы или специальные помещения,
подобные гротам. Главный зал находился
ниже входа, алтарь стоял перед изображением
Митры, сводчатый потолок был расписан
как космос с планетами . Здесь собирались мисты
- участники мистерий. Во время таинств,
включающих совместные трапезы и молитвы ,
душа миста должна была воспарить в небесные
сферы, чтобы увидеть Митру.
митр а из м - это религия элл и н и стического и позднеанти чноГО
времен и, выросшая из культа иранского Митры . Этот синкретический
культ вобрал в себя греческие и восточные мистерии, а также философ ские
концепции античных мыслителе й о строении мира .
В эти х культа х участвовали только мужчины . Перед посвящением они
под ру к оводством учителя преодолевали множество искусов - испытания
огнем, х олодом, пост, бичевание. Адепты культа проходили семь ступеней
посвящения, соответствующих семи высшим сферам , через которые про-
ходит душа : Ворон (Меркурий), Крифий (Венера) , Вои н
(Марс) , Лев (Юпитер), Перс (Луна), Гел и одром (Солн-
це) и Отец (Сатурн). Прошедш и е первые три ступени
назывались служителями , пройдя ступень Льва , они
превращались в участников (главны х действующих
лиц мистерий) . Те , кто достигал ступен и Отца , ста новились
жрецам и и ру к овод и ли жизнью общ и ны .
Митраизм имел огромны й успе х в Римской и мпе рии
. Социальные низы и все недовольные приобща лись
к культу, так как он уравнивал всех мистов
между собо й и обещал блаженную жизнь после
смерт и. Культ М и тры про ц ветал до кон ца
111 в . н. э ., в V в . н .э. м и треумы действовали
только в некоторы х дол и на х Альп
и в восточны х провинция х.
_________________ Мой девиз: один против всех, и всем несдобровать...
Найден онлайн текст книги Felix Guirand, "Всемирная мифология" на английском языке:
Цитата:
MYTHOLOGY OF ANCIENT PERSIA
RELIGION OF THE ZEND-AVESTA
THE HISTORICAL AND RELIGIOUS SETTING
The Iranians are an offshoot of that branch of the Indo-European race which is known as Aryan
('noble'). Iran, or Eran, is the land of the Aryans, who without doubt came from Southern Russia,
passed into Asia either by way of the Caucasus or the Dardanelles, and gained the plateau of
'Iran'. Their language, which is very similar to the Vedic of India, is a variety of the same tongue
which is inferred to be the parent language of Slavonic, Teutonic, Celtic, Greek and Latin.
Among the Indo-European peoples the Aryan tribes were those which established themselves
farthest in the East of Eurasia, either in Iran, in the valleys of the Indus, or, to the North of Pamir,
in what is now known as Chinese Turkestan.
We find no mention of the future 'Iranians' previous to the ninth century B.C. The first allusion to
the Parsua or Persians, who were then in the mountains of Kurdistan, and to the Madai or Medes,
already established on the plain, occurs in 837 B.C. in connection with an expedition of the
Assyrian king Shalmaneser III. About a hundred years afterwards the Medes invaded the plateau
which we call Persia (or Iran), driving back or assimilating populations of whom there is no
written record; and Deioces (708 — 655) established a Median Empire. One of his successors,
Cyaxares, became strong enough to ally himself with the Babylonians against the Assyrians,
destroyed Nineveh (606) and annexed Assyria. In the following century it was another Iranian
people, the Persians, who gained pre-eminence in Western Asia when their king, Cyrus, in 538
seized Babylon. Henceforth the Iranians took the historical place of the Assyro-Babylonians
although the Persian Achae-menian Empire represented in Iran a return to Aryanism - an
Aryanism purer than that of the Medes.
Iranian Religions. The complexity of the religion of classical Persia is due not only to the fact that it
arose from a mingling of Assyro-Baby-lonian and Aryan beliefs, but also to the great change it
underwent during three successive dynasties: the Achaemenian (558—330 B.C.). the Parthian (250
B.C.—191 A.D.) and the Sassanian (224- 729 A.n.). Now, leaving on one side inscriptions (the most
valuable being that of Darius at Bisutun) and the documentary evidence of neighbouring
civilisations, Iranian cults and myths are known to us only through the Zend-Avesta which,
though many of its themes are rooted in prehistoric Aryanism, was written at a very late date,
during the Sassanian period.
The Cult of Fire. Before being considered in Iran as a symbol of the supreme god, fire must have
been the object of a direct cult, in which more or less all the Indo-Europeans participated. The
Mazdaians were called 'ateshperest' or fire-worshippers. Several Parthian princes bore the title of
'fratakara' - fire-maker. In the traditionalist organisation of the Magi during the Sassanian period
the 'herbedh' - fire-chiefs - occupied an eminent position. Two fire altars, possibly very archaic,
survive at Naqsh-i-Rustem and 'fire places' (atesh-gah) - the prytaneum of the Greeks - are
preserved in many localities. The various Iranian religions maintained this basic and primitive
cult, with the result that light and purity have enjoyed incomparable prestige in all that bears the
mark of Iranianism. In the ritual of Brahmanism all that concerns the use of fire obviously arises
from this same Aryan belief.
The myth of Atar - Fire, the fire of the sky as well as that which resides in wood - is only an
expression of this cult. It is true that Atar is represented as the son of Ahura Mazda, but the
student
will suspect that the son must be older than the 'father'. He is much more than the element Fire.
Personified he brings men comfort, grants them the wherewithal to live, wisdom, virility, noble
offspring and a paradise reserved for the virtuous. He accompanies the sun's chariot. He defends
the world against the enterprises of the Evil One. One crime only is in his eyes unforgivable: to
burn or cook dead flesh. This is the supreme insult to the Life Principle.
The Rite of the Haoma and Immortality. From the same Aryan root springs the rite of ambrosia,
the beverage of immortality -the haoma of the Zend-Avesta which is equivalent to the Vedic soma.
Though the plant differs - due to the difference of habitat - it is in both cases a sacred herb, pressed
through a strainer and producing a liquor which when fermented was believed to heighten
spirituality. The incantations pronounced during the haoma ritual drove away evil genii and
prepared the way for the reign of the good. (Ya.ina. X, i.)
Haoma was made a mythical personage, 'correct in faith and the adversary of death'. He
proclaimed what mortal humanity owed to him: 'Vivanhvat was the first mortal in the corporeal
world who prepared me. The fate which was imparted to him and the grace which he was
awarded were to have for a son Yima the Splendid, the good shepherd, the most glorious of those
who were born, the sole mortal possessor of the solar eye; and, because of his power, to render
men and beasts non-mortal, water and plants exempt from drying up, so that man could consume
food preserved from all evil spells. In the kingdom of the potentate Yima there was neither cold
nor heat, old age nor death, nor envy which is the work of devs (demons).' (Yasna, IX, 4 & 5).
Above these gods - who afterwards appeared as minor divinities -a chief god was to rise, under
three influences which in this respect converged. These were namely, that of the Magi, the Persian
kings and Zoroaster.
The Magi. The Magi appear to have been a priestly corporation which originated in a certain
Median tribe. They were given to the practice of a special ritual which expressed the ancient
Aryan cult. The famous revolt against Cambyses of the Magus Gaumata, the double of his brother
Bardiya, leads one to suspect that these priests, in their hostile attitude towards the Persian
hegemony, retained an ancient fidelity to the ideals of the Medes.
This corporation for long kept in touch with communities in the mountainous region of the
Azerbaijan where the practices of the primitive Aryans persisted in their purest form.
It is, however, a misuse of terms when Greek authors, through ignorance or prejudice, call the
Magi the Iranian clergy. They were, indeed, invested with religious functions, but they had no
monopoly of them. The Magi must have been no more than a sect until, under the Sassanians, they
became an official priesthood which organised Mazdaism. No doubt they had first been firepriests
rather than zealots of Mazda.
Mazda, the God of Persian Royalty. Mazda eclipsed all other divinities only because he was the
god of the Achaemenian kings. His mythological triumph was simply a symbol of the preeminence
achieved in the Iranian world, with its many tribes, by a certain Persian family. The god
of gods, master of the heavens and creator of all creatures, was a reflection of the king of kings,
master and
ruler of all peoples. The etymology of Mazda is disputed. It seems to be related to the Sanskrit
medha, 'wisdom'. But this explanation has, by some authorities, been abandoned for an alleged
connection with mada, 'intoxication', and mastim, 'illumination'; and the god would then be the
dispenser of'transcendent powers'. Other scholars compare the Iranian term Ahura Mazda with
Assara Mazaas, god of Ashurbanipal (668-626 B.C.), creator and chief among the gods. They also
point out a connection between ahura (Iranian), asura (Indian) and Asshur (Assyrian). Thus, at
least, it is certain that the god of the Achaemenians had existed before them and had already
enjoyed the respect of an Assyrian sovereign. As early as 715, in the inscriptions of Sargon, the
expression 'mazdaka' twice appears in names of Medes.
The sculptors of Persepolis represented the protective divinity of Darius as a man with a venerable
beard in the Assyrian style. His body is plumed with symmetrical and majestic wings and a
vertical tail of a bird. The hieratic serenity of this lord of the heavens hovers in the atmosphere and
bears witness to his impressive royal qualities.
Ahura Mazda, to whom these bas-reliefs give human features, belongs, however, to metaphysics
rather than to myth: to picture
him in human shape was simply an artifice of sculpture. This king of nature who created all things
surpassed humanity in every way. The Asha - the universal law - was bom of him, as Descartes'
eternal verities are born of the divine spirit. This god had no human weaknesses and he operated
in his capacity of a spirit. The celestial personages who composed his retinue - a species of
archangel - were abstractions made concrete. It is a stiff and hieratic pantheon, as different from
the pantheon we find in the Vedas, as the mosaics of Ravenna are from the reliefs of Angkor.
The Reform of Zoroaster. Zoroaster, in a certain sense, reconciled the religion of the Magi with
that of the kings. But this reconciliation did not become official or orthodox until about eight
centuries after the time of Zoroaster himself who, according to Parsee tradition, lived between 660
and 583, when the Zend-Avesta was written down in its present form.
Zoroaster's biography consists of marvel after marvel. He was bom amidst universal rejoicing and
at his birth he neither wept nor cried but laughed. The hostility, however, of the kavis and the
karpans - heretical priests and idolaters - was to surround him with a network of deceit. In the
drama the Turanian karpan Duras-robo played the part of a Herod. When the future prophet
wished to marry he submitted to his parents' choice, but like a good Iranian devotee of frankness
and light he insisted on seeing his fiancee's face before the marriage.
His religious vocation was in many ways similar to that of Buddha. At the age of twenty he left
the paternal roof in search of the man who 'was most in love with rectitude and most given to
feeding the poor'. To feed animals and the wretched, to tend the fire with wood, to pour the juice
of haoma in the water - such, according to him, were the works of piety. He remained in silence
for seven years in the depths of a cavern decorated with an image of the world, on a mountain
which recalls Sinai. At the age of thirty he received from each of the archangels various revelations
which gave him a hold over the various elements of the cosmos. The first revelation came to him
from Vohu-mano, the Spirit of Wisdom, who conferred on him ecstasy in the presence of Ahura
Mazda on the banks of the Daiti (Azerbaijan). At once he began to wander and to preach,
travelling as far as Ghazni on the borders of Afghanistan and the Eastern fringe of Iran. Other
revelations, obtained in other specified regions, initiated him into the manner of treating domestic
animals, fire, metals, the earth, water and plants.
The prophet henceforth knew what he had to know. Angra Mainyu came from the North in order
to tempt him, so that he might abstain from killing the demons, his creatures. He offered him an
earthly kingdom but, armed with exorcisms, Zoroaster avoided the temptation. 'With the sacred
mortar, the sacred cup, the word of Mazda, my own weapon, I shall vanquish thee.'
In the course of the twelfth year of the restored faith the conversion of Vishtaspa, king of Balkh,
took place. Conversions extended as far as the Hindus and the Greeks. The science of the prophet
apart from its ritual aspect, included physics, a knowledge of the stars and of precious stones.
With herbs he cured a blind man. But in these last years the propagation of the faith was no longer
pacific: against the infidel Turk, enemy of Vishtaspa, a holy war raged in which the valour of
Insfendiar shone with splendour. Here the Shah Nameh adds a note of heroism to the ritualism of
the Zend-Avesta, and Zoroaster was believed to have been killed in his seventy-seventh year by
an odious Turanian.
The mortal aim of Zoroaster consisted essentially of striving after perfection by thought, word and
deed. After death the soul was weighed in a balance and judged according to its deeds.
Vicissitudes of Mazdaism. Mazdaism, the religion of Mazda, eclipsed all other Iranian cults. But it
varied greatly in form. The traditional 'Iranian Dualism' popularised by books on the history of
religions is far from corresponding to the reality of the beliefs which were held between the days
of Cyrus and the Moslem conquest.
Though preached by Zoroaster as one aspect of his system, this dualism only became implanted
much later under the political pressure of the Sassanians who were eager to renew an ancient and
indigenous tradition in opposition to Hellenistic influences. Until then it had been merely the
opinion of one sect.
The Mazda of the Achaemenians was the god of the 'king of kings'. The Mazda of the Sassanians
was the god of a priesthood
claiming kinship with the ancient Magi. But between these two forms of Mazdaism - the
Achaemenian and the Sassanian - there was the age of the Parthians during which other religions
monopolised the Iranian conscience.
Religion under the Arsacids. The balance-sheet of these religions is extremely confused and
obscure. First must be reckoned the beliefs of the Parthians (Pahlavas, whence the name of the
language Pahlavi) who were Iranians originally from Scythia and to whom belonged the founder
of the dynasty, Arsaces. They practised ancestor-worship. Afterwards there was Buddhism, which
was widespread in Bactria. Then there were various cults influenced by abstract philosophy which
revealed a mixture of Greek, Gnostic and Iranian elements. The most famous of these was
Mithraism which penetrated not only Western Asia but, carried by the Roman armies, very nearly
conquered Europe which it reached in the first century before Christ.
Mithraism. The origin of Mithraism goes back to the Mitra of the Aryans, though it underwent
many transformations. Herodotus mentions a sky-goddess Mitra and in Persian mihr meant 'Sun'.
This is a long way from the old god of contracts, common to India and Iran; however the duality
Mithra-Ahura of the Zend-Avesta corresponds to the duality Mitra-Varuna of the Vedas.
According to one authority the Mithra of Mithraism was a divinity who formed a link between the
Ahura Mazda and the Angra Mainyu of Zoroaster; for it is time, marked by the revolutions of the
sun, which regulates the alternation of light and darkness.
Hellenistic sculpture has popularised the scene of the immolation of a bull by Mithra, wearing a
Phrygian cap, in one of those grottoes where the initiates gathered. In it the god accomplished a
fecundity rite, as is witnessed by the vegetation of all kinds which luxuriates around the wound
through which the victim's blood escapes.
Far though this Mithraism may have been from the Mazdaism
of Zoroaster, it maintained in common with it its two essential ideas: an ardent zeal for moral
purity obtained and preserved by a belligerent attitude, that of a 'soldier' of the faith (whence the
prestige of this cult among the Roman legions) and a veneration of light; for the sole principle
which is 'unconquered' - in other words absolute - is the Sun (sol invictus).
Manichaeism. A similar inspiration, but nearer to Zoroastrianism, was found in the sect of Mani,
in which the religion of Christ met a dangerous rival - to such an extent, indeed, that Manichaeism
was denounced as a Christian heresy. Mani undertook his aposto-late in the beginning of the
Sassanian era, at the accession of Sapor I to the throne in 242 A.D. A native of Babylonia, Mani
combined with Mazdaian dualism the Gnostic tradition borrowed from the Christians of John the
Baptist, the Mandaeans of the Lower Euphrates. He propagated the Gospels and the Epistles of
Saint Paul and proclaimed himself to be the ultimate spokesman of Christ. He founded a Church
in which the Christian hierarchy was closely copied. According to his teaching, asceticism, more
or less strict according to the degree of initiation, was necessary in order that the conflict of the
universal dualism should, in the individual, end in the final victory of the luminous principle.
Exploration in the neighbourhood of Turfan and the discovery of a medieval library in the
grottoes of Tunhwang have brought Manichaean texts to light. Knowledge of the sect is also
accessible through the refutations of its detractors, Christian, Mazdean and Moslem. A proof of its
immense influence is found in the profound traces it left in France and Spain, in Africa and even in
China. No doctrine carried the Iranian spirit farther afield.
A legendary history recounted how the science of salvation had been revealed in various epochs
by the Christ, Son of the First Man, who had taken on the guise of flesh in order to denounce its
wickedness. It taught how the dualist faith, the only true faith, preached in India by the Buddha,
in Persia by Zoroaster, in Palestine by Christ,
had at last been proclaimed in its full purity in Babylonia and from there throughout the entire
universe by Mani and his apostles.
Apart from the revelations he received when he was twelve and twenty-four years old, the life of
Mani with its forty years of apostle-ship gave rise to few legends. One of them is related in a
fragment from Turfan. Mihirshah, the brother of Sapor, was hostile to Mani. 'In the Paradise you
celebrate,' he demanded, 'can there be a garden as beautiful as mine?' The apostle of the light
answered by revealing his luminous Paradise to Mihirshah's eyes and at the sight the Prince
remained for three hours in ecstasy.
Prophetic and apocalyptic books proclaimed what would be the fate of the Elect who faithfully
followed the holy precepts, of the Hearers who only half followed them, and of the Sinners who
continued to violate them. They foretold that the Elect, once rid of their fleshly bonds, would take
the road for heaven and return to their fatherland. The Hearers would remain on earth and their
souls would enter other bodies. Finally the Sinners, slaves to matter, would follow it into inferno.
On the day, such books added, when every spirit who was to be liberated had regained its
first abode (Paradise) the world would be left to itself and abandoned by the Ornament of
Splendour which sustained it in the North and by Atlas who in the South bore it on his shoulders.
Then the stars would fall, the mountains would crumble and all the material elements would
gather in the dark abysses of inferno, there to burn as though in an immense furnace. They would
at once be covered over by a stone as vast as the earth itself and to the stone would be attached the
souls of sinners. Thenceforth Good and Evil, returned to their first estate, would remain separated
by an impassable barrier.
DIVINE FIGURES AND LEGENDS
The following exposition, which is dogmatic and not historical, will briefly describe the final
stages of Iranian mythological evolution under the Sassanians.
The Antagonism between Ormazd and Ahriman. The omniscient Lord, Ahura Mazda, by a fusion
of his two names, became Ormazd.
Angra Mainyu - 'agonised or negative Thought' - became Ahriman. These two personages marked
the two poles of existence. The first created life, the second death. The first consisted of light and
truth, the second of darkness and falsehood. They could be defined by their antagonism: the god
as anti-demon, the demon as anti-god. The real world was the result of their hand to hand
struggle. All was conflict between these two principles.
This is the history of creation:
'Thus spoke Ahura Mazda to the holy Zarathustra (Zoroaster):
' "I have created a universe where none existed; if 1 had not made it the entire world would have
gone towards the Airjana-Vaeja.
' "In opposition to this world, which is all life, Angra Mainyu created another which is all death,
where there are only two months of summer and where winter is ten months long, months which
so chill the earth that even the summer months are icy; and cold is the root of all evil.
' "Then I created Ghaon, the abode of Sughdra, the most delightful place on earth. It is sown with
roses; there birds with ruby plumage are born.
' "Angra Mainyu then created the insects which are noxious to plants and animals.
' "Then I founded the holy and sublime city of Muru, and into it Angra Mainyu introduced lies
and evil counsel.
' "Then I created Bashdi the enchanting, where surrounded by
lush pastures a hundred thousand banners fly. Angra Mainyu sent wild beasts there and animals
to devour the cattle that serve for man's use.
' "Afterwards I created Nissa, the city of prayer; and into it Angra Mainyu insinuated the doubt
which gnaws at faith.
' "I created Haroju, the city of rich palaces. Angra Mainyu caused sloth to be born there and soon
the city was poverty-stricken.
' "Thus each of the marvels I have given to men for their welfare has been counteracted by a
baneful gift from Angra Mainyu. It is to him that the earth owes the evil instincts which infest it. It
is he who established the criminal usage of burying or burning the dead, and all the misfortunes
which ravage the race of mankind." '
Before becoming the spirit of evil Ahriman had, perhaps, been an underworld divinity. Indeed,
among the devotees of Mithraism, whose temples were often grottoes or caverns, we find
dedications: Deo Arimanio. In an early phase of the integration of this god with Mazdaism Ahura
Mazda was supposed to have created two antithetical genii: Spenta Mainyu and Angra Mainyu,
the beneficent spirit and the wicked spirit. This dualism was then subordinated to a deep-seated
monotheism.
Even in the most dualistic form of the Iranian religion there is a dignity about the god which
makes him more than the correlative of the demon: just as he must have existed alone in the
golden age so would he exist alone in the future after exterminating his adversary.
The Powers of Good: The Amshaspends. Ormazd commanded six spirits who, like him, were
'Benign Immortals', Ameshas Spenta or Amshaspends. They were: Vohu-mano (Bahman), the
'Spirit of Good'; Asha-Vahishta (Arbidihist), 'Supreme Righteousness'; Khshathra-Vairya
(Shahriver), 'Ideal Dominion'; Spenta-Arama-iti (Sipendarmith), 'Benign Piety'; Haurvatat
(Khordadh), 'Perfection'; and Ameretat (Mourdad), 'Immortality'.
These 'powers' can be compared to the biblical archangels Gabriel, Michael and Raphael; though
they are rather more closely related to Vedic-Brahmanic abstractions. Thus Asha-Vahishta is the
perfection of Order (asha is rita, the original form of the dharma or the 'law', moral as well as
cosmic). Khshathra-Vairya is the domination of the noble class which, in India, is the caste of the
kshalriyas. Spenta-Aramaiti, daughter of Ormazd and the sky, whom Plutarch interpreted as
Wisdom, is the beneficent Earth, priihivi of the Hindus; and the generous and spontaneous piety
of which she is the incarnation recalls that which in India was named bhakti - or love composed of
devotion, surrender and confidence. Haurvatat is fullness and achievement - the Indian Paramita.
a term of health.
Ameretat is the letter, amritatvam, non-mortality thanks to the beverage of life, an ancient Aryan
idea.
Each of these serene figures reigned over a particular order of reality, such as a part of the year or
of the week, or a category of beings. Vohu-mano presided over useful animals; Asha-Vahishta
governed fire; Khshathra-Vairya made the sun and the heavens move and ruled over metals;
Aramaiti, Haurvatat and Ameretat commanded respectively the earth, the waters and plant life.
The Yazatas and the Fravashis. All nature was peopled by the Yaza-tas (Sanskrit yajata), genii to
whom sacrifices were due. This class of divine beings was in a sense a duplication of the
Amshaspends. The Amshaspends' chief protagonist was Zoroaster. The Yazatas belonged to a
much more remote Iranian and even Aryan past. Nevertheless at a late period they are carefully
listed and we are told that Ormazd was the first of the celestial Yazatas, while Zoroaster himself
was the first of terrestrial Yazatas. Certain Yazatas corresponded to the heavenly bodies, to the
elements, and to forces at the same time cosmic and moral - like the Amshaspends. Among the
Yazatas primitive sacrificial fire played an important part as it did in Indian Brahmanism.
Khwareno, glory or splendour (the tejas of India), had the radiant aspect offeree and authority. In
the triad Mithra-Sraosha-Rashnu the two last terms designated respectively Obedience and
Justice. Verethraghna, who must not be confused with the Indian Vritrahan, was a genius of
Victory; Indo-Greek or Indo-Scythian coins are fond of representing him as a kind of Nike.
Among good genii the Fravashis occupied a special position as guardian angels. Properly
speaking the Fravashi was an important part of the human soul, created by Ormazd before a
man's birth. During life it remained in the order of immaterial beings and it survived death.
The Powers of Evil: The Daevas. Angra Mainyu - Ahriman - was the prince of demons. It is
striking that the demons of the Zend-Avesta are called by the same name as the gods of the Vedas
- in Sanskrit deva, Persian div, Latin divus. This reversal of meaning may result from the fact that
a specifically Iranian religious reform like that, for instance, of Zoroaster, altered the brilliant and
serene cohort of the Aryan gods into dark and malignant genii, while in India they continued to be
revered as celestial genii.
The diabolic nature of the Daevas consisted in their devotion to trickery and falsehood. Their
vocation was to 'thwart' all efforts to achieve the good. Vohu-mano's opposite number was Ako-
Mano, the 'Spirit of Evil' for whom Ahriman was immediately responsible. Indra had nothing in
common with the august Vedic Indra except his warlike ardour, in this case devoted to the
deception of men. On Sinvat, the bridge which souls must cross to reach the other world, Indra
would lie in ambush to seize and throw them into the gulf below. During their lifetime he plunged
people into moral uncertainty. In this he opposed the zeal of the moralising archangel Asha-
Vahishta. Sauru - whose name is related to the Vedic terms sars or sarva, epithets of Rudra-Shiva -
strove for the triumph of anarchy and tyranny over the regular exercise of royal authority which
was the province of Khshathra-Vairya. Naonhaithya
(Naosihaithya) - the Vedic Nasatya (epithet of the Ashvins) opposed Aramaiti and
encouraged pride, rebellion and irreverence. Taurvi (Tauru) and Zairisha (Zairi) devoted
themselves to degrading men and to their downfall. The antithesis of Haurvatat and Ameret-at,
they destroyed what was good and caused old age and decrepitude. Aeshma, who was the
incarnation of rage and devastation, formed a contrast with Sraosha. He was the Asmodeus
(Aeshma daeva) of the Book ofTobit.
Drujs, Pairikas, Yatus. Many other demons sowed horror and crime. The Drujs, adversaries of the
asha, were creatures of deceit, often female, always monstrous. The Pairikas '(or Peri) disguised
their malevolence under their charming appearance. They disturbed the normal action of the
heavenly bodies and of the natural elements. The Yatus were sorcerers. The Kavis and the
Karapans were priests of false religions.
Among the Drujs may be mentioned Nasu and Azidahaka. The former would assume the disguise
of a fly and alight on corpses to hasten their corruption; it needed sharp eyes to get rid of him. The
latter evolved into a serpent with three heads, six eyes and three pairs of fangs. Arab historians
turned him into a mythical king of Babylon, Zohak, the constant enemy of Persia. An older
tradition made him the adversary of Yima whom he had dethroned through jealousy. Thraetona
(Feridun), the hero of the epic, overthrew the demon and chained him under Mount Demavand.
The vices to which women are subject were incorporated in the druj Jahi: a kiss which Ahriman
once gave her introduced into the world the impurity of menstruation. Jahi furnished Milton with
the prototype of Guilt.
Cosmogony. The creation of good principles by Ormazd and of bad principles by Ahriman, then
the rivalry of these two powers, and finally the victory of Ormazd, is a cosmological myth which
is strictly Zoroastrian and even more Sassanian. It partly covers a more ancient cosmogony of a
ritualistic character, derived from the old Aryan background.
The twelve thousand years - the duration of this world - were divided into four periods, each
lasting three millennia. Ormazd, the un-created creator, at first proceeded with the immaterial
elaboration of beings: he still limited himself to thinking of them. He thus foresaw the coming of
Ahriman and Ahriman at once emerged from the darkness. Ormazd proposed peace between
them, but did not obtain it. He then declared war which should last for the nine remaining
millennia and end in the triumph of the Light. The unconquerable weapon of victory was the
sacred formula Ahuna Vairya, infallible like the Vedic hymns or the Hindu mantras.
Zoroastrianism made this formula the evidence of Zarathustra's messianic mission -- the
affirmation that the prophet was the authentic Lord and Master who was to prepare the reign of
Ormazd.
The second period of three thousand years was devoted to the actual creation of beings, either by
God or by the Demon. The third period comprised the vicissitudes of the human race between the
days of the first man until those of Zoroaster. The fourth was the period during which the victory
of Zoroaster would become the final victory of Ormazd and the last judgment.
Myths of Primitive Humanity. Gayomart and the First Human Couple. The first man Gayomart,
and the primitive bull, Gosh, were the original creatures who produced all life. This humananimal
pair is evidence of the survival of archaic notions according to which everything resulted
from the immolation of a victim by a primordial sacrificer. India, in its turn, preserved the
memory of this belief in a cosmogonic rite. The bull of Mithraism was another residue of it. The
death of Gosh and of Gayomart was the work of Ahriman. The seed of Gayomart was buried for
forty yeais in the earth,
and from it was born the first human couple: Mashya and Mashyoi. Ormazd said to them: 'You
are human beings, masters of the world. In the perfection of thought I have created you the first of
creatures. Think that which is good, say that which is good, do that which is good. Do not worship
the Daevas.'
Their first thought was: 'That is God.' And they rejoiced one in the other, saying: 'Behold a human
being.'
Their first act was to walk. Then they ate and said: 'It is Ormazd who made the waters, the earth,
the tree, the ox, the stars, the moon, the sun and all other good things, both fruit and root.' Then a
thought sent by the Demon occurred to them and they said: 'It is Angra Mainyu who created the
water, the earth and so on... fruit and root.'
Thus they spoke, and the lie was to the taste of the demon and from it Angra Mainyu derived his
first pleasure.
Initially pure, Mashya and Mashyoi thus became the victims of falsehood. Since the spirit of evil
was more to blame than themselves the divine powers continued to protect them. In this way they
learned how to make fire and use it, and how to provide for their needs. They gave birth to seven
couples. From one of these, Siyamek and Siyameki, proceeded Fravak and Fravakain who were
the ancestors of the fifteen races of mankind.
MYTHOLOGY OF ANCIENT PERSIA — 319
In these early days many things were revealed to man and civilisation was founded. The first king,
Haoshyangha (Hoshang) and his successor Tahmouras, far from being oppressed by the Evil One,
actually subjected his demons.
All this mythical history of primitive Persia lives again in the Shah-Nameh - or Book of the Kings -
a sparkling poem of nearly sixty thousand verses which the Persian poet Firdusi composed in the
tenth century. In it he made use of Avestaic traditions and Pahlavi literature. No better guide
could be found for retracing the epic of Iran of which the following is a brief summary.
Husheng. The First King. Hoshang (Husheng) was the son of
Siyamek. He began by avenging his father whom a Div (or Demon) had destroyed. Then, when he
had assured the peace of his own kingdom, he set about civilising the world and spreading justice
throughout the entire earth. First he discovered a mineral and, by his art, was able to separate the
iron in it from the stone. He then invented the art of the blacksmith in order to fashion axes, saws
and hoes. Afterwards he concerned himself with the distribution of water; he led it from the rivers
and thus fertilised the fields. With the power which God had given him and with his own royal
might, the wise Husheng domesticated animals which he used for the cultivation
of the ground. Wild animals he killed and with their skins he made clothing to cover men's
bodies. 'He died, having in his lifetime achieved many works by the aid of spells and of thoughts
without number.'
Tahmuras. The son of Husheng, Tahmuras, continued the civilising work of his father, teaching
men to spin wool and weave carpets, to train cheetahs, gerfalcons and the royal hawk for the
chase. 'He bound Ahriman by his spells and rode him like a swift steed. He saddled him and
without respite made him carry him on a tour of the world.' But the wicked Divs took advantage
of his absence to revolt. Tahmuras returned in haste to put down the rebellion. 'He was girded
with the majesty of the master of the world. On his shoulder he bore a massive club. The
courageous Divs and the enchanters all foregathered, forming an immense army of magicians. The
black Div shouting aloud, led them, and their howling rose to the very heavens. The air darkened
and the earth grew black and men's eyes were enveloped in shadows. Tahmuras, lord of the
world, Tahmuras the Glorious, advanced with girded loins to do battle and wreak vengeance. On
one side there was the noise and flame and smoke of the Divs; on the other the king's gallant men.
Suddenly the king attacked the Divs. The combat was not long. He bound up two-thirds of them
by magic and struck down the others with his heavy club. They were dragged away wounded and
ignominiously tied together. They begged for mercy, saying: 'Do not kill us, and thou shall learn
from us a new art which will be useful to thee.' The illustrious king granted them their lives so that
they might reveal their secret. When they had been delivered from their chains they begged his
protection. They taught the king how to write and made him brilliant in learning.'
Jam or Yima (Jemshid). Jam or Yima, son of Tahmuras, is above all the prototype of the sovereign
of the golden age. He lived in a sort of underground fortress, his Var, where he maintained the
just laws and purity of the Aryan stock. In this he both resembles and differs from the Yama of
India. Yama was the king of the dead and Yima, his Iranian equivalent, the ideal of the 'good
shepherd'.
When, through the malevolence of the demon Mahrkusha, floods alternating with torrid summers
threatened to devastate the earth and wipe out mankind and the animals, Ahura Mazda foresaw
the tragedy and decided to save Yima, the just. He bade him build a hypogeum or subterranean
dwelling where he should find shelter.
'Build a var as long as a horse can run, and of equal length and width. Into it carry representatives
of every kind of beast, great and small, of men, dogs, birds, oxen and sheep.
'There thou shall make water lo flow. Thou shall pul birds in ihe Irees along the water's edge, in
verdure which is everlasling. There pul specimens of all plants, the loveliest and most fragrant:
and of all fruits, the most succulenl. All Ihese kinds of things and creatures shall remain and not
perish as long as they are in the var.
'Bul pul ihere no deformed crealure, nor impolenl, nor mad; neither wicked, nor deceitful, nor
rancorous, nor jealous; nor a man wilh irregular leeth, nor a leper.
'In the upper part of the var thou shall lay oul nine avenues; in Ihe middle, six; in Ihe lower part,
three.
'In the streels of the upper part Ihou shall place one thousand couples, men and women; six
hundred in the streets of the middle parl; ihree hundred in ihe streets of the lower part.
'And over the var thou shall open a window for the light.
'Yima wondered: "How shall I make this var?"
'Then Ahura Mazda said lo him: "Thou shall knead Ihe earth wilh Ihy feet and thy hands as the
pollers do." '
This same Yima is found again in Ihe Shah-Nameh under the name of Jemshid. To him, according
lo Ihe poel, Ihe manufacture of Ihe firsl iron weapons was due, as well as Ihe fabricalion of linen
and silk clothing, work in precious stones, the invention of perfume and Ihe art of medicine.
Unhappily Jemshid, intoxicated with power, committed the sin of pride and thus made himself
vulnerable to the attacks of Zohak - the incarnation of the druj Azidahaka.
Zohak. He is a curious figure, Ihis Zohak, Ihe ambilious son of a desert king. Ahriman, Ihe spiril of
Evil, lillle by lillle succeeded in making him his crealure. After having persuaded Zohak lo kill his
own falher and seize Ihe Ihrone, Ahriman installed himself in Zohak's caslle as chef. Thanks to his
culinary skill he taughl
Ihe king lo eat the flesh of animals, an innovation which seemed startling and slightly sacrilegious
lo a vegelanan people. Zohak was delighted wilh Ihese new dishes and offered lo reward the
demon. Ahriman asked for only one thing: That his gracious majesty permit me lo kiss Ihe lop of
his shoulders and there rest my eyes and face.' The request was granted and the demon-chief
disappeared after having kissed the king.
Bul the king suddenly beheld a black snake spring from each of his shoulders. The snakes were
cut away, bul immediately grew again. All spells and remedies proved useless. Ahriman returned,
this time disguised as an illustrious doclor. He prescribed that the snakes should be fed each day
with human brains.
Thenceforth Zohak was himself changed into a redoubtable demon. After he had vanquished
Jemshid and had him sawn in iwo he reigned over Ihe earth for a Ihousand years. 'The cusloms of
decenlmen vanished, the desires of the wicked were accomplished. Virtue was despised, magic
was held in honour, righteousness remained in hiding, vice flaunted itself openly.'
But one night in a dream Zohak saw himself vanquished and enchained by a young prince. The
next day he summoned his Mobeds and asked them to inlerprel his dream. 'All were silent; Zirek
Mobed who was wise and upright alone loosened his longue before Zohak and said to him:
"Empty thy head of wind, for none is born of his mother save to die. Wert Ihou a ramparl of wellwroughl
iron Ihe rotation of the heavens would break Ihee none-Iheless, and thou shouldst
disappear. There will be someone to inherit thy throne and he will overthrow thy might. His name
will be Feridun and for the earth he will be an augusl sky,"' In terror Zohak ordered the massacre
of all children, hoping thus to destroy in his cradle him who it was intended should put an end to
his reign.
Feridun. But no sooner had Feridun been born lhan his molher, the prudent Firanak, succeeded in
saving his life. She confided him to the keeper of Ihe garden where lived Ihe miraculous cow
Purmajeh, who suckled Ihe infanl hero. Afterwards she carried her son lo Hindustan and put him
under Ihe care of a pious old mountaineer.
When he had grown up Feridun learned aboul Zohak's misdeeds from his molher, and swore lo
punish him. Now Zohak 'day and nighl continued lo speak of Feridun; his tell slalure was benl
wilh fear, his heart suffered agony because of Feridun'. One day a man appeared al his palace,
demanding justice. When the king asked him to name the person who had wronged him the man
beat his head with his hands and said: 'I am Kaweh, ihe smilh... II is Ihee whom I accuse in the
bitterness of my soul... The brains of all my sons have been given to thy serpents to devour. I hold
thee accountable for what thou hast done.'
Neither gifls nor words were able lo appease ihe smith. Worse still, when he left ihe palace he
stirred up Ihe mob wilh his outcry. Finally he seized his smith's apron and tied it to the end of a
lance to serve as a banner. He gathered togelher a group of partisans and led them towards
Feridun's palace. Feridun received the smith and his banner as a sign of destiny, and decided to
take up arms againsl Zohak.
Armed wilh a massive club Feridun sel forth with his little army, his heart full of joy. As he
marched an angel descended from heaven to teach him magic and to foretell the happiness of his
future.
He crossed the Tigris by boldly spurring his horse into the river's swirling waters, and arrived at
Zohak's palace. He entered il and no one dared to oppose him. The king was absent. The young
hero smashed the talismans and set free the daughters of Jemshid -Shehrinaz and Arnewaz, the
two lovely black-eyed girls whom Zohak had kepi prisoners.
Meanwhile Zohak had been warned by a servanl and was already on the way home, coming posthasle.
He pul on iron armour which rendered him unrecognisable and penetrated the palace. 'He
saw the black-eyed Shehrinaz seated near Feridun, melting with tenderness and enchantment.'
Maddened with rage and despair Zohak flung himself on Feridun, but Feridun was prepared for
him. Just as Zohak drew his sword Feridun smote him with his club. An angel then intervened
and commanded Feridun not to slay the demon, bul instead lo lie him up firmly and later lo chain
him in a rocky cavern silualed under Mounl Demavand.
Feridun, having avenged Jemshid and his father, was at last able to mount the throne. 'The world
remained in his power for five hundred years, during which not a day passed that he did not
overthrow the foundations of unrighteousness. Wherever he beheld injustice, wherever he saw
waste lands, he bound the hand of evil with the hand of good, as it befits a king to do!'
The Sons of Feridun: Minucher. When Feridun grew old he divided his vast kingdom between his
three sons. To Selm, the eldest, fell the land of Roum and the West. To Tur he gave Turkestan and
China. Irej, the youngest, inherited Iran. But Selm and Tur were discontented with their shares
and decided to join forces and fight their young brother.
In vain the virtuous Irej, to whom this fratricidal struggle was repugnant, came alone and
unarmed to his brothers, hoping to appease them by freely offering to give them all they wished
for. Tur struck him on the head with his heavy golden chair; then, drawing a dagger, he covered
Irej from head to foot with a torrent
of blood, tearing the royal breast of his brother with the steel poniard. Finally he filled Irej's skull
with musk and amber and sent it back to Feridun.
'Feridun kept watching the road. The army and the court early awaited the arrival of the young
king. They were preparing to sally forth to meet him. Wine had been ordered, and singing and
music.. .when black dust rose from the road. From the cloud of dust emerged a dromedary,
mounted by a cavalier who was broken with sorrow. This bearer of sad news cried out with grief.
To his breast he held a golden coffer. In the golden coffer was a silken cloth. In the silken cloth was
placed the head of Irej.. . Feridun fell from his horse to the ground and all his warriors rent their
garments; their cheeks were black and their eyes were white, for they had expected to be greeted
by a very different sight
Heartbroken by the death of his beloved son Irej, old Feridun longed for revenge. An avenger
finally appeared in the person of Minucher, the grandson of Irej. Attacked by Selm and Tur, who
had again invaded Iran with their powerful army, Minucher
defeated and put them to death. The battle was so furious and bloody that 'one might have said
that the surface of the field was covered with tulips and that the feet of the war-elephants, sinking
into the blood, appeared like so many pillars of coral'. His vengeance achieved, Feridun died,
leaving the crown to Minucher.
Zal. For some time the young sovereign had had as a counsellor one of his lieutenants, the noble
Sam, governor of Hindustan. Sam, shortly after returning to his province, became the father of a
son, whose visage was fair as the sun but whose hair was white like that of an old man. Sam was
ashamed of the strange appearance of the baby and had him exposed on a distant mountain. But a
vulture, the noble Simurgh, was attracted by the cries of the infant and, taking him in its claws,
bore him to its nest on the summit of Mount Elburz. The child grew and became a 'man who was
like a tall cypress: his breast was like a hill of silver, his waist like a reed'. In the meantime Sam
was stricken with remorse and, warned by a dream, began to seek for his son. He reached the
distant mountain where he discovered Simurgh's rock. Simurgh consented to relinquish his
adopted child and deposited him at Sam's feet. Sam blessed his innocent son and named him Zal.
The exploits of Zal', a hero full of wisdom and valour, are recounted at length in the Shah-Nameh.
One of the most gracious episodes is that of his love for the beautiful Rudabeh.
One day while travelling through his father's domains Zal stopped at Kabul, where he stayed with
Mihrab, one of Sam's vassals. There he was magnificently entertained. He learned moreover that
Mihrab kept a daughter veiled whose visage was more beautiful than the sun. 'She is,' he was told,
'a silver cypress filled with colours and perfumes, a rose and a jasmine from head to foot. You
would say that her features pour wine and that her hair is all of amber. Her body is moulded of
rubies and jewels and the tresses of her hair are like a coat of mail made of musk.' The young
prince immediately fell in love with the unknown beauty.
The maiden had also heard Zal praised for his strength and beauty and she too felt her heart filled
with the fires of love. She confided in her slaves who, on the pretext of gathering roses, drew near
Zal's camp and succeeded in speaking privately with him. Thus Zal obtained the promise of an
interview with the princess.
Rudabeh secretly prepared a palace hung with Chinese brocades, filled with flowers, adorned
with vases of gold and turquoise, scented with musk and amber and strewn with rubies and
emeralds. There, on the terrace above the palace, she awaited Zal. As soon as she saw him she
bade him welcome and as he sought some means of reaching her she loosened her long tresses
and let them fall from the crenellated walls, calling down: 'O son of a gallant father, seize the ends
of my black curls; for thee must I become as a noose.' Zal gazed at the moon-like beauty of
Rudabeh's face and covered the musk-scented tresses with kisses so that she heard the sound of
his lips. And he answered: 'May the sun never shine on the day when I lift a finger against a
woman carried away with love!' From the hands of his slave he took a cord, made a running-knot
and without further words tossed it in the air. The noose caught in the battlements and Zal
climbed up at a bound. When he had mounted the high wall the lovely face of the fairy-like
princess drew near to salute him. In her hand she took the hand of Zal and together they departed
as though intoxicated. But the happiness of the young couple was threatened by a grave obstacle.
The family of Mihrab, who was a direct descendant of Zohak, were hereditary enemies of the
family of Minucher. The question was whether Zal would ever be able to obtain the consent of his
father Sam and of his overlord, the mighty Minucher. He succeeded, however, after various trials,
and because the astrologers who were consulted declared that 'this virtuous couple will have a son
like unto a war-elephant, a stoutly girded son who will submit all men to the might of his sword
and raise the king's throne above the clouds. Thanks to him evil days will fall upon Turan and
prosperity will be spread throughout Iran.' And indeed this son was to be the glorious and
invincible Rustem.
Rustem. The Shah-Nameh recounts how Zal's son Rustem (Rotas-tahm) installed the dynasty of
the Kaianides on the throne and tells of the marvels he wrought not only against the Turanians
beyond the Oxus but also against the demons. After the first two monarchs, Kai-Qobad and Kai-
Kaus, Rustem secured the succession
of the fortunate Kai-Khosrau. The following sovereign, Lohresp, had a son during whose
reign legend says Zoroaster lived. During the same legendary dynasty - which corresponds
historically with the Achaemenians - was born Alexander, the reputed issue of the Persian king
Darab and the daughter of Philip of Macedon.
The valour of Rustem symbolised the struggle between Iran and Turania, in other words between
the peoples of the North and those of the East, ancestors of the Turks and the Mongols, who lived
beyond the Oxus. Neither Rustem nor his father Zal appear in the Zend-Avesta. They belong,
therefore, to a cycle of later legends with an Aryan basis. The cycle forms a military epic
concentrated on a single hero whose exploits extend over several reigns.
The most celebrated of these exploits is the slaying of the White Demon in the mountains of
Tabaristan. Another demon succeeded in surprising Rustem one day while he was asleep and
throwing him into the sea. But the hero extricated himself from this peril as he had from all the
others to which the malignity of the demons had exposed him. Only the treachery of the king
himself, the king whom Rustem had served so well, was able to cause the hero's death. Jealous of
Rustem's glory, the king had deep trenches dug in a game preserve; the bottom of the trenches
bristled with spears, javelins and swords. Then the king said to Rustem: 'Should you care to hunt,
I own a property where there are herds of wandering game. You must not fail to pay this
charming spot a visit.' Rustem accepted the invitation. His horse Raksh scented the trap and
refused to enter the treacherous preserve. But in vain; for Rustem stubbornly spurred him forward
onto the fatal path. Together they plunged into one of the trenches and were cruelly lacerated.
Rustem's wounds were fatal; but before he expired he at least had the satisfaction of killing the
perfidious king with an arrow.
Eschatology. The Iranians, who held that the human soul was igneous or luminous, believed that
the dead continued to exist. The idea, widespread among Indo-European peoples, of an
underground abode of the dead gave them their conception of the var of Jam. Nevertheless the
normal destiny of souls was the Light from which they came - hence a celestial abode. This
integration with the Ahura, however, was not instantaneous. The Persians no doubt received from
the Semites the notion of a last judgment together with related ideas: prophets and world
salvation prepared by a Messiah.
As time ran out and the end approached the earth would become flatter, people would become
more similar and, indeed, better. Ancient heroes, coming to life again, would exert themselves for
the collective welfare. Thus Keresaspa, after his long lethargy, would exterminate Azidahaka
(Zohak) whom previously Feridun had merely enchained. Many 'future helpers', many saviours,
the Saoshyants, would suppress evil. Their moral and cosmic role was similar to that of the
Buddha of the future, Maitreya, among the Indians. Such would be the direct, though distant,
fruits of Zoroaster's apostolate: an ardent contribution to the final glory of Ormazd and the
salvation of his creatures. According to the Armenian Eznik the final saviour should be a
reincarnation of Gayomart, the first man.
The prototype of the Saoshyants was Zoroaster himself. The animating principle of his religious
personality - that which the Iranians called his daena would redouble its efficacy towards the end
of time. The pre-eminent saviour, Astvatereta, who would be immaculately conceived by the
virgin Vispataurvi, would promote the achievement of Mazda's work, not without the
collaboration of minor saviours whose task would be to bring the reign of celestial Light to the
different regions of the earth. Meanwhile the Amesha Spenta would make it shine forth in
splendour in the world above. Each Virtue would triumph over its opposing Vice, and the very
name of Angra Mainyu would in the end be forgotten. All creation would again become worthy of
Ahura Mazda and bear witness to its creator.
A SUMMARY OF MOSLEM MYTHS
The Arabs before Islam. Before their conversion to Islam the Arabs, scattered through the
vast peninsula between the Persian
Zein el-Abidin was supposed to be the son of Hosein and Sher-banu, daughter of the last
Sassanian king Yazdgard III. In this way began a development of Islam especially fitted to Persia
with its mingling of religion and national tradition. The imam Zein el-Abidin indeed assumed a
political character; he sheltered his devotees from tyranny and assured their favour with the
sultans.
Mohammed el-Bagir was the patron of scholars; Jafer as-Sadiq, a master of piety; Musa al-Kazhim,
a healer; Ali ar-Riza, a guide when one travelled; Mohammed at-Taqi dispensed not only the
rewards of unselfishness but also those of riches; Alian-Naqi presided over justice, and also over
charity. Abdallah Hasan watched over the decencies, formality and decorum of worldly as well as
of religious behaviour He thus assured constant happiness. Mohammed al-Mahdi, who in infancy
vanished underground, would announce the news of the imminent end of the world. Meanwhile
he procured victory and saw that loans were repaid.
Art abstained from the impiety of representing the features of the imams. Their faces were veiled
or their effigies symbolised by flames.
Influence of the Stars. In Moslem Persia astrology enjoyed great prestige, as it did throughout
Islam and had done in ancient Chaldea. The Sun was the principle of heat as was the Moon of
humidity. The planets represented dryness and cold. Jupiter and Venus exercised favourable
influences; Saturn and Mars unfavourable. Mercury was ambiguous. He appeared as the patron of
authors, while Mars was that of the blood-thirsty and Jupiter that of philosophers and men of
religion. The Sun protected the powerful of this world, Saturn the cut-throats, and Venus the
courtesans.
Genii and Demons. A union took place which reconciled Mazdaian demonology with the genii of
the Koran. Among the latter may be mentioned the jinns, with their father Jann who was created
before Adam. They were long faithful to the law of the Creator, but became corrupted by the sin of
pride. Iblis, Satan, was born among them. His fault, too, was a lack of submission. The
amalgamation of the two religions produced vague assimilations: Gayomart-Adam, the first man;
Zoroaster-Ibrahim, the friend of God; Ahriman-Sheitan, the devil; and Ormazd-Allah, God.
The Hagiography of the Sufis. Mysticism occupied an outstanding place in Persian Islam as it did
in the religions of neighbouring India. The Sufis of Persia, like the Hindu Yogis, sought absolute
intuition in holiness and in gradual achievement of intelligence. Their vocation and their
perfection were objects of legends.
Ibrahim ibn Edhem was hunting an antelope. The antelope - like Saint Hubert's stag - came to him
and said: 'Is it for this that thou wert brought into the world? Who has ordered thee to live in this
fashion?' The prince was touched with grace and decided to live alone and in poverty.
According to another story the young prince saw bizarre creatures on the roof of his palace who
explained that they were looking for camels. 'What!' he asked in bewilderment, 'Camels on rooftops!'
And they answered him: 'And yet thou seekest, on the throne, to find God.'
Then there was Abdel-Kader Jilani who practised the supernatural powers of yoga: levitation, the
increase or decrease of his stature. By means of hypnotism he would also transport a medium
through space or into the future. Other saints, anticipating wireless, would trace magic circles and
hear conversation which took place at great distances.
The Phantasy of the Poets. The phantasy of the Persian poets displayed the wisdom of the mystics
in a lighter vein.
In the twelfth century Attar described the destiny of souls as a flight of birds across the seven
valleys of Seeking, Love, Knowledge, Independence, Unity, Stupefaction and Annihilation The
final term symbolised the heart lost in the divine Ocean and thenceforth happy.
Jelal-ud-din Rumi (thirteenth century) in his Malhnawi writes philosophy in the form of fables
which recall those of La Fontaine. For example, he explains the subjectivity of sense perceptions in
this manner: 'A master said to his pupil who was cross-eyed: "Go into the house and find a certain
bottle." When the child saw two bottles he asked: "Which one shall I take?" "There are not two..
.Break one of them." The child obeyed and both disappeared.'
Biblical legends, transformed by a lively imagination and transposed into symbols, provided
many Persian myths. The story of Solomon and Absalom became, in the hands of Jami (fifteenth
century) the following: a king decided to abstain from all connection with women. Nevertheless
he succeeded in obtaining a son -Salaman. The king desired that this son should participate in the
same purity. But Salaman was seduced by the charms of Absal, the too ravishing nurse to whom
he had been confided. The couple fled to the Isle of Voluptuousness. But the king, by the power of
thought, put a thousand obstacles in the way of the two lovers who in despair threw themselves
into the flames of a funeral pyre. Only Absal was consumed. Suffering enlightened Salaman and,
having lost the desire and yearning for physical love, he became worthy of reigning.
_________________ Мой девиз: один против всех, и всем несдобровать...
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах
FAQ
Поиск
Пользователи
Группы
Регистрация
Профиль
Войти и проверить личные сообщения
Вход
