"200 мифов народов мира"
Составитель Юрий Сергеевич Пернатьев
Издательство: «Книжный клуб“Клуб семейного досуга”»
Город издания: Белгород, Харьков
Год издания: 2014
Цитата:
Шумеро-аккадская мифология
Шумеро-аккадская мифология – система религиозных представлений древнейшей из известных цивилизаций, располагавшихся на территории Междуречья (долины рек Тигр и Евфрат) и развивавшихся с IV по II тыс. до н. э. Северное Междуречье занимал Аккад, а Южное – Шумер.
Практически все мифологические линии были созданы шумерами. Аккадцы лишь заимствовали их, но при этом внесли новое звучание, динамичность и даже некий психологизм. Поэтому большинство мифов Междуречья существует в разных версиях – иначе говоря, вслед за шумерами их мифы по-своему пересказывали аккадцы, ассирийцы и вавилоняне.
Дошедшие до нас мифы шумеров и аккадцев повествуют об устройстве мира, рождении богов, их страстях, ссорах и интригах, благословениях и проклятиях, созидательных и разрушительных деяниях. Лишь изредка клинописные тексты сообщают о борьбе за власть между богами, но даже в этих случаях соперничество не бывает ни ожесточенным, ни кровопролитным.
Самые ранние мифологические литературные тексты – гимны богам, пословицы, некоторые мифы (например, об Энлиле) – обнаружены во время раскопок древних поселений Фара и Абу-Салябих. От времени правления лагашского правителя Гудеи (ок. III в. до н. э.) дошли строительные надписи, дающие важный материал, касающийся культа и мифологии. Но главная часть шумерских текстов мифологического содержания относится к старовавилонскому периоду – времени, когда шумерский язык вытеснялся аккадским, но вавилонская традиция еще сохраняла свою систему преподавания.
До настоящего времени не обнаружено ни одного шумерского мифа, который бы непосредственно был посвящен сотворению мира. То немногое, что известно о шумерских космогонических идеях, построено на умозаключениях и выводах из кратких замечаний, содержащихся в разных письменных памятниках. Зато известно немало мифов, посвященных устройству мира и его культурному движению, сотворению человека и основанию цивилизации.
Божества, участвующие в этих мифах, сравнительно немногочисленны: бог воздуха Энлиль, бог воды Энки, богиня-мать Нинхурсаг (известна также под именами Нинмах и Нинту), бог южного ветра Нинурта, бог луны Нанна-Син, бог кочевников Марту и главным образом богиня Инанна, особенно во взаимоотношениях с ее неудачливым супругом Думузи.
Наиболее важным божеством шумерского пантеона, конечно, был Энлиль – «отец богов», «царь неба и земли», «царь всех стран». Согласно преданию, он отделил небо от земли, взрастил из земли «семя полей», произвел на свет «все полезное», изобрел для возделывания земли и для строительных работ мотыгу и даровал ее «черноголовым» (то есть шумерам или, возможно, человечеству в целом).
Разумеется, общин в Междуречье Тигра и Евфрата было больше, чем главных богов и богинь. Поэтому мифы имели, как правило, единую основу, но пересказывались по-своему. Кроме того, в разных общинах одни и те же боги имели собственных предков. Им приписывались подвиги, относившиеся именно к данной общине, а не ко всем шумерам и аккадцам – двум народностям, различным по языку, но близким по хозяйству и организации. При этом одни и те же боги в соседних шумерских и аккадских общинах назывались по-разному. Так, у шумеров богиня любви и плодородия называлась Инанна, у аккадцев – Иштар, солнечным божеством у шумеров был Уту, а у аккадцев – Шамаш и т. д.
Шумеро-аккадские мифы и сегодня читаются с интересом, поскольку позволяют ощутить колорит эпох, которые давно канули в вечность, но продолжают манить своей загадочностью и удивительной гармонией человека и мира.
Гора небес и земли
Как повествует предание, когда-то небеса и земля были едины, и в этой первобытной стихии не было ничего – ни травы, ни деревьев, ни рыб, ни зверей, ни людей. Земля и небо представляли собой подобие горы в пространстве, заполненном вечными водами дочери океана Намму – праматери всего сущего. Но однажды поднатужилась Намму и произвела на свет сына Ану и дочь Ки. Поселила она их раздельно: Ану на вершине горы, а Ки – внизу, у ее подножья. Когда дети выросли, стали они по воле Намму мужем и женой. И родила Ки владыку Энлиля, наполнившего дыханием жизни весь окружающий мир.
Затем Ки произвела еще семерых сыновей, семь могучих стихий, без которых не было бы света и тепла, влаги и цветения. Прошло время, и родились у Ану и Ки младшие боги, помощники и слуги. Им дали имя Ануннаки.
Вскоре потомство Ану и Ки стало настолько многочисленным, что отец богов Ан решил расширить обиталище своих подданных. Для этого он призвал первенца Энлиля и сказал:
– Стала тесна гора для тебя, твоих братьев и сестер. Давай оторвем вершину и разделим гору на две части.
Разорвали отец и сын гору. Ан поднял вершину вверх, а Энлиль опустил плоское подножье вниз. Так появилось небо в виде огромного свода, а ниже – земля в виде обширной тверди с множеством гор и ущелий. Ан избрал себе небо, а землю передал в наследство сыну.
Стал неутомимый Энлиль носиться над дарованной землей, проникая взором в самые дальние концы и наполняя ее дыханием жизни. Его братья и сестры осветили и согрели землю. Решив ее заселить, они сказали Энлилю:
– Определи нам место, где бы мы могли жить вместе в мире и согласии.
Порадовался такому желанию Энлиль и соорудил город в самом центре земной тверди, дав ему имя Ниппур. А еще дал Энлиль городу законы, строго следя за тем, чтобы никто их не нарушал.
Энлиль и Нинлиль
Убедившись, что Ниппур благословен, а его обитатели справедливы, Энлиль решил и сам обжиться на новом месте. Он построил себе высокий помост, воздвиг на нем дом из лазурита – обитель с вершиной до середины небес.
В то время жила в Ниппуре сестра бога Ану, старица Нунбаршегуну вместе с прекрасной дочерью Нинлиль. Знала женщина, что молодые горожане с восхищением следят за девушкой, а потому всячески оберегала ее от чужих глаз. Но красавица была необычайно упряма и однажды таки настояла, чтобы наставница разрешила омыться в прозрачных водах горного ручья.
– Иди, дочь моя, – сказала Нунбаршегуну. – Только знай, что на цветущий луг за Ниппуром может спуститься из храма сам Энлиль. Если увидит тебя огнеокий бык и предложит любовь, не соглашайся, скажи ему: «Я еще слишком молода. Еще не созрели груди мои и уста мои не знают поцелуев».
Все случилось так, как предвидело и чего опасалось материнское сердце. Увидев Нинлиль, Энлиль не замедлил спуститься вниз. Когда же божественная дева не уступила вспыхнувшей страсти, он удалился, сделав вид, что примирился с отказом. Но когда на следующий день Нинлиль снова явилась омыться, Энлиль, притаившийся в камышах, налетел на нее, бросил на дно челна и насытился невинной красотой.
Узнали о том старшие боги и, вознегодовав, решили на своем совете изгнать насильника в подземный мир. Пришлось Энлилю подчиниться суровому решению. За ним последовала и Нинлиль, успевшая привязаться к своему супругу. В толщах земли родила Нинлиль первенца Нанну, будущего бога луны, которому суждено было подняться на небо, чтобы являть смертным божественную смену времен.
Вскоре молодые возвратились на небо и жили в уединении, стараясь как можно меньше общаться со смертными. Энлиля раздражали их шумные толпы, и в своем гневе он обрушивал на людей различные бедствия. Редко удавалось кроткой Нинлиль усмирить гнев огнеокого быка. Оттого часто страдали люди от чумы, засухи, потопов и многих иных напастей.
Сотворение людей
Когда небеса отделились от земли, умножилось племя небожителей и не стало хватать им пищи. Отчаявшись, боги воззвали к праматери Намму с просьбой помочь утолить голод. Намму тут же разбудила бога Энки, хозяина океана пресных вод:
– Проснись, сын мой! Избавь богов от терзаний!
– Я сделал все, что было в моих силах, – ответил недовольный Энки. – Я и так утомился от трудов, а у моих братьев и сестер на уме лишь пиры да развлечения.
– Нет! Всего ты не сделал, – возразила мудрая Намму. – Ты не сотворил помощников, которые взяли бы на плечи наши заботы.
– Каких еще помощников? – удивился Энки.
– Людей! – ответила Намму. – Пусть они будут по виду похожи на братьев твоих, но бессмертия не знают.
– Из чего же я их сделаю? – спросил Энки.
– Да хоть из моей плоти, – ответила Намму. – Я отделю ее от себя, насыплю на землю рядом с водой. А лепить людей тебе поможет богиня Нинмах. Она омочит руки в воде, часть моей плоти отщипнет и вылепит творенья. А ты уж распорядись ими как следует.
Первой согласилась Нинмах.
– Я сделаю то, что ты просишь, – проговорила она. – Но как узнать, хорошо или нет создание и какую судьбу ему назначить?
– А вот судьбу мы сами и определим, – ответил Энки.
Загоревшись великой мыслью, решил хозяин вод устроить богам пир в честь будущего сотворения человека. Много вина было выпито во время торжества. Нинмах и Энки отдохнуть бы от хмельной вечеринки, но они тут же решили приступить к осуществлению задуманного. Ничего хорошего из этой затеи не могло получиться.
Намочила Нинмах руки в воде, отщипнула кусок глины. И задвигались быстрые пальцы, создавая подобия богов. Голова же богини кружилась, а земля ходила ходуном, потому и фигурки выходили совсем не такие, какими задумывались. Вот возникает первое подобие человека. Руки его слабы, ни согнуться, ни взять ничего не могут. Второй вышел подслеповатым, а третий и вовсе с кривыми ногами. Видит Нинмах, что получаются какие-то уродцы, и вознамерилась было уничтожить всю работу. Но Энки уже успел дать сотворенным существам вкусить хлеба.
– Пусть будут такие, как есть! – сказал он. – Да будет первый стражем дворцовым, второй же певцом станет, третий – серебряных дел мастером.
Затем вылепила Нинмах еще одну пару людей, а затем и третью. Со второй попытки Энки удалось слепить человека с двумя руками и двумя ногами. Но были его ноги тонки, как тростинки, живот вздут, спина сгорблена.
Обрадовавшись, что получился человек, Энки обратился к Нинмах:
– Назначь этому человеку судьбу, чтобы он мог добывать себе пропитание.
Нинмах рассмеялась:
– Какая может быть судьба у такого калеки! Видишь, у него дрожат руки и трясется голова.
С этими словами она подошла к человеку и поднесла ему хлеб. Но он вовсе не мог его взять.
– Не живой это человек, – сказала Нинмах. – Нет ему на земле назначения.
– А вот я думаю, что нашел назначение для этих фигурок! – вскипел Энки.
Так между Нинмах и Энки разгорелась ссора. Много они наговорили друг другу обидных слов. Но женщина, даже если она богиня, всегда старается оставить за собой последнее слово. И Нинмах сказала:
– Наверное, не будет тебе, Энки, места на небе и на земле. Уйдешь ты в земные глубины и не увидишь света.
И все же Энки выполнил до конца свою миссию. Но для этого ему пришлось немало потрудиться.
Энки-созидатель
Если отец богов Ан создал жизнь на земле, то Энки, сын богини Намму, ее упорядочил. До него земля была покрыта непроходимыми чащами и болотами – ни пройти по ней, ни проехать. Не было никакого спасения и от змей со скорпионами. Кроме того, стаи свирепых зверей рыскали повсюду, загоняя смертных в мрачные пещеры.
Став за плуг, Энки выкорчевал кустарник, провел по земле первые борозды и засеял их зернами. Для хранения урожая соорудил закрома, наполнил Тигр и Евфрат животворной водой. Берега засадил тростником, воды заполнил рыбой. Затем занялся морем и заботу о нем поручил божественному надзирателю.
Горные пастбища Энки отдал во власть царя гор Сумукана, скот пасти поручил богу-пастуху Думузи. Женщин Энки обучил выводить из шерсти овец нить и сплетать ее в ткань, после чего поручил наблюдать за их трудом богине Утгу. Ублажил Энки и богиню Инанну, наделив ее любовью к битвам и способностью привлекать к себе мужчин.
Заметив, что люди лучше ухаживают за тем, что принадлежит им самим, Энки провел между участками земледельцев межи, наметил границы между городами. А чтобы люди не были похожи на зверей, Энки создал установления и записал их в скрижалях, которые должны были строго почитаться. Шумеры назвали эти установления «ме». Обладание «ме», согласно правильному пониманию, означало пользование всей полнотой власти. Эти священные записи Энки предусмотрительно оставил у себя, дабы люди не возвысились и не возомнили себя богами.
Нинхурсаг
В те времена, когда боги делили между собой первозданную землю, пребывала в пространстве страна Дильмун, окруженная водами бездны. В этой стране не слышался пронзительный крик зловещей птицы – вестницы смерти, не крался свирепый лев, не склевывали птицы рассыпанных на крыше зерен, не знал человек болезней и старости, не звучал плач за городской стеной.
Вот эту прекрасную землю Энки подарил своей супруге по имени Нинхурсаг.
Возлег в Дильмуне Энки рядом с богиней, и она сказала:
– Вот дал ты мне прекрасную страну, а что мне в этом подарке? Ведь нет воды в каналах, в колодцах же вода горька. Не растут на полях злаки и не пристают к берегам корабли.
Тогда Энки приказал солнечному богу Уту сойти с небес и наполнить каналы пресной водой. Тут же вода в колодцах из горькой превратилась в чистую, свежую и сладкую. Стала страна Дильмун зеленым садом, а безжизненные пески превратились в изумрудные поля и цветущие луга.
Выросли кусты и деревья, а на них запели сладкоголосые птицы. К пристани Дильмуна стали причаливать корабли с драгоценными грузами. Страна Тукриш прислала золото и светлый лазурит, страна Мелухха – драгоценный сердолик, страна Мархаши – горный хрусталь, страна Маган – крепкую медь, страна Элам – тончайшую шерсть, священный город Ур – зерно, масло и наилучшие ткани.
Обрадовалась Нинхурсаг и приняла семя Энки. Каждый день ее беременности был равен месяцу: девять дней – девять месяцев материнства. Вскоре родила матерь страны госпожу-растение Нинсар и на берегах реки взрастила ее. Увидел Энки Нинсар и затаился в болотах, прельстившись ее юной красотой. Выйдя на берег, он познал Нинсар, и та приняла его семя.
Словно по нежнейшему маслу Нинсар родила Нинкур и на берегах реки взрастила ее. Увидел Энки Нинкур и затаился в болотах, прельстившись ее красотой. Выйдя на берег, он познал Нинкур, и приняла она его семя.
В очередной раз родила Нинкур Утту. И она приглянулась Энки. Велел он садовнику принести абрикосы, спелые огурцы и янтарный виноград в гроздьях. Получив дары, Энки пришел к дому Утту и представился хозяйке садовником. Обрадованная Утту с радостью приняла щедрые дары. Опьянел Энки при виде Утту и, бросившись к ней, осыпал поцелуями. Затем возлег, чтобы она приняла его семя.
Но тут появилась Нинхурсаг. Собрала она семя Энки и восемь трав из него взрастила – лесную, медовую, садовую, целебную и множество других.
Узнав о таинственном превращении, стал Энки спрашивать, что за травы выросли. Услышав ответ, начал он срезать одну траву за другой и с удовольствием их поедать, решая судьбу каждой. Увидела Нинхурсаг, что Энки съел все восемь растений, и в ярости воскликнула:
– Глаза мои его больше не увидят! – и покинула Дильмун.
Только после ее ухода ощутил Энки сильную боль во всем теле. А вместе с ним страдал весь мир, страдало и все живущее. Тогда понял Энки, что никто не сможет помочь ему, кроме Нинхурсаг. Послал он за ней всех зверей, но не смогли они ее отыскать. Страдания Энки усиливались, а это означало, что мир мог оказаться в опасности. Но вот лиса, самая ловкая из зверей, сказала Энки:
– Если я верну тебе Нинхурсаг, чем ты меня наградишь?
– Я для тебя посажу дерево, а имя твое прославлю.
Почистила лиса свою шкурку, помчалась к Нинхурсаг. Неведомо как, но все-таки сумела вернуть ее в Дильмун. Посадила Нинхурсаг страдальца на свое лоно и стала спрашивать:
– Где источник твоей болезни, мой возлюбленный супруг?
И каждый раз, когда ей отвечал Энки, помогала супруга появиться на свет волшебному целителю, изгоняющему хворь. Первым родился Абау – отец растений, затем один за другим появились и владыка волос, лечивший больные корни, и богини, лечившие нос, рот, горло, руки, ребро.
Исцелив Энки, сказала Нинхурсаг:
– А теперь определи судьбы порожденным мною детям.
И установил Энки каждому из новорожденных божеств его назначение. С этого времени господином страны Дильмун стал последний из рожденных богов – добрый Эншаг.
Энки и Инанна
Инанна была богиней неба, любви, а также воинским и звездным божеством, символ которого – звезда Венера. Она считалась дочерью бога неба Ану, сестрой богини подземного царства Эрешкигаль и солнечного бога Уту.
В давние времена Инанна обратила свои мысли к тому, чтобы прославить и облагодетельствовать «город черноголовых» Урук. Узнав, что владыка Вселенной Энки хранит у себя «ме» (законы жизни), она решила добыть их и доставить в Урук.
Нарядившись, Инанна отправилась в путь. Увидев ее, Энки позвал служителя Исимуда и приказал:
– Накрой стол, поставь чаши, сосуды с пивом и ячменными лепешками и пригласи девушку.
Сели Энки и гостья за стол. Съела Инанна лепешку и запила ее водой. Энки же выпивал один сосуд пива за другим. Дождавшись, когда господин захмелеет, попросила у него Инанна скрижали «ме».
– Ничего мне для тебя не жаль! – сказал Энки и передал Инанне все сто законов «ме».
Дождавшись, когда Энки заснул, Инанна погрузила свою добычу на небесную ладью и отплыла в милый ее сердцу Урук. Между тем Энки пробудился и, подняв голову, не нашел «ме». Не помня о вчерашних возлияниях, он призвал Исимуда и, к ужасу своему, узнал, что собственноручно отдал «ме» Инанне.
– О Исимуд! – сказал Энки. – Отправляйся с семью морскими демонами (лахама) в погоню и отними у Инанны небесную ладью и то, что в ней лежит.
Догнал Инанну Исимуд и приказал богине оставить небесную ладью. Стала сетовать Инанна на то, что Энки нарушил свое слово, призвала в свидетели богов. Но Исимуд ни за что не хотел ее слушать. Он приказал демонам сбросить богиню с ладьи.
Тогда обиженная Инанна призвала своего служителя Ниншу, чья рука тверда и чьи ноги не ведают усталости. Явившись на призыв госпожи, Ниншу отогнал демонов, семь раз пытавшихся отнять у богини небесную ладью. После этого Инанна продолжила свой победный путь и наконец пристала к Уруку. Весь город с ликованием вышел ей навстречу.
Бог-герой Нинурта
Жил в священном Ниппуре сын Энлиля Нинурта – бог ураганного южного ветра. И владел он оружием по имени Шарур, чей блеск вызывал у противников смертельный ужас. Однажды Шарур обратился к Нинурте:
– Господин, в горах обитает злой дракон – порождение Куру, страны, что не знает возврата. Асаг ему имя. Сразимся с Асагом, одолеем его и добудем славу!
Полетел Нинурта в горы, но, увидев силу Асага, отступил, хотя и не робок был сердцем. Снова Шарур призвал своего господина к мужеству, обещая непременную победу. И вновь полетел Нинурта в горы против Асага. Он двигался в шуме ветра, в грохоте и блеске молний. Дрожала земля, но и Нинурта не отступал. Изловчившись, нанес удар Асагу и сокрушил его.
Тогда Куру, страна, породившая Асага, решила отомстить победителю. На славный город Нинурты обрушились ядовитые воды смерти, залили они землю, преградив путь всякой жизни. А затем на страну обрушился голод, не щадивший никого. И вновь пришел Нинурта на помощь. Из камней он построил стену, преградившую путь водам смерти, впустил животворные потоки, и полилась вода по каналам. Взрыхлили мотыги землю, упали в нее семена и прикрылись влажной почвой. Ушла печаль из страны, возликовали небесные боги. Явилась к Нинурте богиня-мать Нинмах, восхищенная подвигом героя. К ней Нинурта обратился с такими словами:
– Слава тебе, госпожа, за то, что ты решилась посетить мои земли, не испугавшись битвы. Холм, на котором я стою, отныне станет твоей горой, и ты будешь его повелительницей.
Нисхождение Инанны
В роковой час и не по своей воле пришлось богине Инанне покинуть землю и уйти с великих небес в подземное царство. Оставила она семь храмов в своих городах и унесла от смертных семь своих тайн. Вместе с богиней ушел и Ниншубура – ее посол и визирь, глашатай ее желаний. Сказала ему госпожа:
– Слушай меня, Ниншубура. Как только я скроюсь, ты подними жалобный плач на могильных курганах. В клочья изорви одежду и обойди жилища великих богов. Прежде всего зайди к Энлилю и молви, упав на колени: «О владыка, не дай погибнуть в подземном мире Инанне, дочери твоей. Не разреши серебру твоему, взор ослепляющему, пылью покрыться». Если же владыка ветров тебе не откроет, спеши к мудрому Наине, владыке всех знаний. Не поленись ему повторить, что говорил Энлилю. Если и он ничего не скажет, то иди к Энки, великому владыке земли, и повтори ту же мольбу. Теперь же простимся: пути наши здесь разойдутся.
Подошла Инанна к горе из лазурита. Но нет ей входа – на семь засовов заперты ворота. Кричит богиня:
– Откройте!
И спрашивает привратник:
– Звезда Восхода, зачем явилась в страну Заката?
– Свою сестру мне надо видеть.
– Тогда, Инанна, снимай скорее корону. В подземном мире свои законы.
Сняла богиня корону, и стало меньше одним засовом.
Суров привратник. Ждет от богини новых жертв, чтобы лишить ее магической силы.
Сняла Инанна все облачения и наряды. Обнажила тело, сиявшее женской красотой. Вошла в пещеру, склонилась перед троном своей сестры Эрешкигаль. Рядом на судейских креслах сидят семеро Ануннаков, семеро судей, покорных ее слову.
От смертельного взгляда сестры отошел дух Инанны, а тело ее было брошено на крюк рядом с трупами смертных.
Приговор самозванцу
В это время Ниншубура, визирь Инанны, плачем исходил на небе, в горе и страдании царапал щеки и тело, созывал народ, обходил храмы, умоляя о помощи. Но лишь владыка Энки отозвался на его стенания. Из ногтей, не покрытых краской, он выскреб грязь и сделал из нее некое существо – кургар. Из ногтей же, покрытых краской, он выскреб иную грязь, из которой слепил другое существо – калатур. Водрузил он уродцев на ладони, дал наставления, как вести себя в мире подземном, и отпустил со словами:
– Летите, кургар с калатуром, и без Инанны, дочери любимой, не возвращайтесь!
Помчались кургар с калатуром на крыльях мушиных, славя того, кто из грязи их вынул. В подземные ворота влетели с такой быстротой, что даже недремлющий страж не успел их заметить. Влетев в тронный зал, посланцы увидели корчившуюся от боли Эрешкигаль. Боль эта поразила богиню в тот самый миг, когда богиня любви Инанна ушла из мира земного.
И сказали кургар с калатуром:
– Мы можем помочь тебе, Эрешкигаль.
– О, если можете, изгоните боль из утробы.
– Можем, владычица! – воскликнули оба посланца. – Позволь только приблизиться к телу на крюке.
– Берите, только скорее меня избавьте от мук!
Поднатужившись, кургур с калатуром сорвали тело Инанны. Живой водой омыли, травой живой, которую дал Энки, протерли. И задышала богиня, поднялась, зашагала к воротам, не проронив ни слова.
Но тут подоспели Ануннаки.
– Не торопись, Инанна, – сказали они богине. – Коль хочешь возвратиться в мир, где тебя ждут боги, должна оставить выкуп – душа за душу. Свитой твоей станут демоны смерти, им и назовешь замену.
Вышла Инанна, а за ней – демоны. Первым Инанну встретил благородный Ниншубура. Увидев Инанну живой, он, возрадовавшись, повалился ей в ноги. Но демоны тут как тут.
– Его мы возьмем как выкуп, Инанна, – сказали они богине.
– Нет, – сказала богиня. – Этого не возьмете. Он из подземного плена открыл мне дорогу к жизни.
Демоны отступили:
– Что ж! Назови нам другого.
В славном городе Уре встретил Инанну Шара, почитавшийся богом. Пред ней тоже упал на колени. А демоны за свое:
– Давай нам этого, богиня, тогда мы оставим тебя в покое и ты сможешь вернуться в город.
– Нет! – сказала Инанна. – Этого не возьмете. Песен он много знает. Расчесывая мне кудри, он всегда напевал ласковые песни.
Демоны отступили:
– Что ж, назови нам другого.
После троекратного выбора вступила наконец богиня в город Кулаб, чтобы встретиться со своим супругом Думузи. Но что она видит? Сидит Думузи на троне, облаченный в пышные одежды, а на его голове – царская корона.
Увидев Думузи, присвоившего себе царский трон, разгневалась богиня и без промедления обратила на своего любовника страшный взгляд смерти. Испугался самозванец и сбежал из дворца, укрывшись у своей сестры Гештинанны. Теперь уже его, незадачливого владыку, преследуют демоны, требуя того самого залога. За брата уже была готова сойти в подземный мир сама Гештинанна, но Инанна объявила свой приговор: Гештинанна и Думузи должны поочередно делить свою судьбу в потустороннем царстве.
Иштар и Думузи (Миф Аккада)
Влюбилась однажды прекрасная богиня Иштар в юного красавца Думузи, сына бога Энки. Не могла жить без него ни дня и очень печалилась, когда он куда-то отлучался. Как-то раз отправился Думузи на охоту и не вернулся. От слуг, сопровождавших охотников, богиня узнала, что внезапно налетел страшный вихрь, Думузи упал, как надломленный тростник, и дух его угас.
Великая скорбь овладела богиней – но разве могла она примириться со смертью того, кто был ей дороже жизни! И вспомнила она о стране без возврата, о суровом обиталище мрака и подземного царства, хозяйкой которого была сестра Иштар богиня Эрешкигаль.
Надела влюбленная наряд, украсила кольцами запястья и лодыжки, перстнями – пальцы, уши – серьгами, подвесками – шею, обвила голову золотой тиарой и отправилась скорбной дорогой. Подошла Иштар к воротам, которые открываются только мертвым.
– Откройте! – воззвала богиня, ударяя по засовам. – Откройте, а не то обрушу ваши ворота, сломаю запоры и всех мертвых выпущу наружу.
Привратники услыхали шум и удивились – кто это мог быть? Ведь известно, что тени мертвых бесшумны и беспокойства страже не доставляют.
Крик услышала сама Эрешкигаль. В ярости она воскликнула:
– Кто там ко мне стучится, словно пьяница в дверь таверны? Надо же выпить столько хмельной сикеры!
– Это не пьяница, – почтительно промолвил страж. – Это богиня Иштар, твоя сестрица, она пришла за Думузи.
– Впусти! – приказала хозяйка подземного мира.
С громким скрипом открылись ворота. Предстала богиня Иштар перед стражем во всей своей красоте и скорби. Но привратник не дрогнул, лишь взглядом указал на тиару, которую надлежало снять перед входом в подземелье.
Сняла богиня царский символ, и снова пред ней оказались ворота, теперь уже медные. Богиня вручила второму стражу кольца и серьги. Когда же прошла седьмые ворота, предстала обнаженной среди душ, снующих в кромешном мраке, как летучие мыши. На ощупь пробиралась Иштар, натыкаясь на стены, скользкие от воды и слез, падала и снова поднималась.
С гордо поднятой головой предстала она перед царским троном и сказала хозяйке подземного мира:
– Верни мне, сестра, Думузи. Нет без него мне жизни.
Резко оборвала богиню Эрешкигаль:
– Такого закона нет, чтобы мертвым жизнь возвращать ради чьей-то прихоти. Мало ли осталось юнцов? Пусть они и заменят Думузи.
– Думузи один, – возразила Иштар. – Прекрасному нет замены!
И тут Эрешкигаль обернулась к слуге своему Намтару, владыке болезней, и махнула рукой. И тут же поразили Иштар шестьдесят язв и шесть тысяч болячек.
Затихла земля без Иштар. Овладел землей холод, предвещавший распад жизни и победу могильного мрака. Боги, глядя на землю с небес, не узнали земную обитель. Всполошившись, послали гонца из верхнего мира в мир нижний с приказом:
– Иштар возвратить, а с ней и Думузи!
Как ни кипела яростью Эрешкигаль, как ни кричала, что нет возврата из царства смерти, пришлось ей смириться.
В тот день, когда Иштар вместе с Думузи ступили на землю, весна снова засияла. Птицы запели в ветвях, прославляя любовь и верность, жены вернулись к мужьям на брачные ложа. В храмах Иштар открылись настежь все двери. Ликующий хор голосов провозгласил:
– Думузи воскрес! Вернулся к любви Думузи!
Лугальбанда и птица Анзуд
Во времена правителя Лугальбанды случилась война между Уруком и страной Аратта. Поход на Аратту был трудным, поскольку воинам пришлось преодолевать неприступные горы Хуррум.
Страшны были эти горы даже для тех, кто родился в ущельях на берегах грохочущих рек. Для того же, чья родина – город между двумя равнинными потоками Тигра и Евфрата, они еще страшнее, особенно если у одного из воинов, да еще и предводителя похода, отнялись ноги и он не в силах идти дальше.
Не иначе враждебные духи этих гор, защищающие Аратту, наслали на могучего Лугальбанду болезнь, надеясь, что это остановит поход. Но духи не знали, с кем имеют дело. Поняв, что не может идти, Лугальбанда не стал задерживать войско. Призвав отца Энмеркара, он сказал:
– Оставьте меня, я выздоровею и догоню отряд еще до того, как воины достигнут Аратты.
Энмеркар знал слово сына и потому приказал воинству продолжать путь.
Лугальбанда долго смотрел товарищам вслед, пока они не скрылись за скалой. С невероятным усилием он перевернулся, чтобы встретиться взглядом с солнечным богом Уту, братом богини Инанны. «Должен же Уту увидеть меня, плененного злыми богами этих гор?! – думал Лугальбанда. – Ему наверняка под силу рассеять их невидимое воинство своими лучами-стрелами!»
Но, увы, Уту не заметил больного воина, продолжив свой путь по бескрайнему небу.
Внезапно послышался шум крыльев. Подняв голову, Лугальбанда увидел над собой огромную львиноголовую птицу. Еще у себя в Уруке слышал он о крылатой фурии по имени Анзуд. Рассказывали о ее необычайной дерзости: Анзуд осмелилась похитить знаки власти и таблицы наставлений у самого Энлиля, чтобы стать могущественнее всех богов. По просьбе Энлиля его крылатый сын Нинурта настиг птицу в горах и пустил в нее стрелу, не дающую промаха. Стрела настигла воровку, но, обладая таблицами наставлений, Анзуд отыскала место, где давались советы пораженным стрелой, и ловко избежала божественной мести. Лишь с третьего раза Нинурта поймал Анзуд и отобрал у нее священные реликвии.
Не замечая Лугальбанды, птица летела к высокому дереву. С трудом поев, воин вскоре забылся сном. В туманном видении к нему явился Уту и объяснил, что он все видел и слышал, но не мог отклониться от своего пути, а теперь пришел, чтобы помочь страдальцу. Уту помазал губы Лугальбанды каким-то снадобьем, и тот наутро проснулся совершенно здоровым.
Только теперь Лугальбанда осознал, что за ночь воинство, скорее всего, ушло слишком далеко и ему уже не догнать друзей. Тогда он решил обратиться за помощью к Анзуд. По дороге к высокому дереву Лугальбанде попалась можжевеловая роща. Зная, что можжевельник угоден богам, юноша сорвал несколько веток и спрятал в мешок.
Достигнув гигантского дерева, Лугальбанда дождался, когда Анзуд покинет свое гнездо. Впервые в жизни смельчак испытывал тревогу. Ведь ни один из смертных не бывал во владениях Анзуд, не видел ее гнезда, в котором она вскармливает птенца. Кто знает, как отнесется Анзуд к непрошеному гостю?
По мере того как Лугальбанда поднимался вверх, цепляясь за ветви, писк детеныша становился громче и громче. Лугальбанда достал из мешка несколько кусков жира и заглянул через край гнезда. Птенец, еще слепой, разевал клюв и громко пищал. Вволю накормил Лугальбанда беспомощного детеныша, а кроме того, еще и украсил гнездо душистым можжевельником. В это время послышался шум крыльев, и воин поспешил покинуть гнездо, спрятавшись в ветвях.
Подлетела Анзуд к дереву, но писка птенца не услышала. Позвала малыша, а он не отозвался. Смертельно напуганная, птица-мать опустилась в гнездо и увидела птенца, сытого и довольного. Поняв по можжевеловым ветвям, что в гнезде кто-то побывал, птица воскликнула:
– Явись, кто бы ты ни был, бог или человек, я тебя достойно награжу!
Лугальбанда вышел из своего укрытия и низко поклонился Анзуд.
Настала очередь подарка. Для начала птица предложила юноше богатство в виде россыпей серебра.
– Благодарю тебя, Анзуд, – сказал Лугальбанда. – Но я не достоин этих даров. Я прошу об одном: сделай так, чтобы я был неутомим в беге.
– Пусть будет так! – согласилась птица. – Ты будешь скороходом. Только не открывай тайны моего жилища и не похваляйся моим подарком.
Понеслась в поднебесье Анзуд, промчался по горам Лугальбанда, не уступая в скорости птице. Обнаружив войско по облаку пыли, птица тут же указала к нему дорогу. Увидев сына, Энмеркар обрадовался и заключил его в объятья. Возликовали и храбрецы Урука.
Вскоре на горизонте появился враждебный город с его могучими стенами. Но духи гор снова преградили путь.
Тогда Энмеркар обратился к воинству с такими словами:
– Кто может отнести богине Инанне мое послание?
Замолкли воины, объятые страхом. Кто решится пройти через горы Хуррума? Как предстать перед великой богиней?
Лугальбанда вышел вперед и сказал родителю:
– Я готов доставить послание к Инанне и к утру возвратиться.
– Скажи, мой сын, великой богине, чтимой нами в Уруке, что путь к Аратте закрыли враждебные духи. Спроси, что нам делать, чтобы снять заклятье.
В одно мгновенье скрылся Лугальбанда из виду, словно растворился в воздухе. В поднебесье Анзуд несется. Бежит по земле Лугальбанда, не уступая в скорости птице. Анзуд озирает небо и указывает герою на дом великой Инанны.
И вот Лугальбанда встал перед Инанной.
– Закрыли злые духи путь к враждебной Аратте, – сказал он богине. – Скажи, как нам снять их заклятье.
– Живут в моих водах рыбы, – сказала богиня Инанна. – Одна среди них всех огромнее – богиня вод. И правит она рыбьим народом, как боги – народом человеческим. На том же берегу растут тамариски. Ты отыщи тамариск, выдолби из него чан, затем из тростников сплети сеть, поймай ту рыбу и принеси мне ее в жертву.
Лишь только прозвучали эти слова, Лугальбанда скрылся из виду. Подбежал он к берегу, нашел священный тамариск, срубил его и выдолбил чан. Затем разжег огонь и сплел сеть для ловли рыбьего бога.
Все исполнил Лугальбанда, все испытания прошел и в конце пути спас своих воинов от злых духов.
Восхождение Мардука
(Миф Аккада и Вавилонии)
Когда небеса еще не имели названия, существовал лишь создатель Апсу – мировой океан подземных пресных вод, воплощение первозданной стихии, первопричина жизни. Были также Мумму – мудрый советник, обладающий лучами сияния Апсу, и Тиамат, праматерь всего живого. Жили они в океане, воедино смешивая свои воды. В те далекие времена появились и боги.
Первыми имена получили Лахму и Лахаму. От этих глубинных чудовищ родились бог Аншар и богиня Кишар. Затем Аншар создал первенца Ану по своему подобию. От Ану родился владыка низа Эйа, тоже подобный своему отцу.
Были боги молоды, шумливы и постоянно досаждали Апсу, у которого буйный нрав молодого поколения вызывал постоянное недовольство.
Возмущенный несдержанным поведением молодежи, старейшина обратился к супруге, чтобы она позволила унять буйных юнцов. Но Тиамат не дала на то согласия. И тогда Апсу решил сам жестоко расправиться с непослушными, приобщив к заговору своего советника Мумму.
На беду повелителя об этом замысле проведал Эйа. Приготовил он для Апсу питье, а когда тот погрузился в сон, тут же его умертвил, разрезал на части и рассеял в океане.
Не пожалел Эйа и могучего Мумму: заковал его железными обручами и лишил волшебной силы. Затем на краю океана построил просторное жилище. Здесь от богини Дамкины у Эйи родился сын-первенец – с сияющим взором, с походкой мужа-владыки. Дано ему было имя Мардук. Охранять свой дом и колыбель сына Эйа поставил праотца Аншара, у которого было четыре глаза, четыре уха и пасть, изрыгающая огонь.
Между тем Тиамат, узнав, что боги погубили Апсу, решила разрушить установленный порядок и вновь смешать воедино стихии, которые начали уже разделяться. Создала Тиамат одиннадцать чудовищ. Во главе их поставила созданного вместе с чудовищами бога Кингу, сделав его своим мужем. Ему праматерь вручила скрижали судьбы и возложила на грудь.
Узнал об этих планах Эйа и послал всем богам известие с повелением немедленно явиться в Чертог. Сев за трапезу, боги стали неспешно вкушать пищу, беспечно пить и наслаждаться угощениями. Но вскоре все прояснилось. С ужасом узнали Ануннаки, что Тиамат-праматерь решила погубить их и даже собрала войско во главе с Кингу.
Но тут вперед вышел бесстрашный Мардук и сказал:
– Я готов в одиночку сразиться с грозной Тиамат и стать вашим защитником. Я один рассею двенадцать чудовищ. Только знайте: если добуду победу, я стану господином и всем вам придется мне подчиниться.
Поначалу боги возмутились, окружили Мардука и наперебой закричали:
– Молод ты, чтобы быть над нами владыкой! Мы старше тебя, да и родом более знатны!
– Что ж, – ответил Мардук, – я вас не неволю. Но тогда будете сражаться сами.
Призадумались боги, а затем все же смирились.
– Не готовы мы с Тиамат сражаться! – был их ответ. – Победи нашу праматерь и будешь главным в совете.
Вручили боги Мардуку жезл власти, на царский трон усадили и обратились к нему с почтительной речью:
– О Мардук! Истинно, среди нас ты самый могучий, путь твой более возвышен, чем наши пути, и даже великий Ану под властью твоей пребывает! Главенство твое – навеки, превосходство твое – навсегда! Тебе мы вручаем власть над обоими мирами – земным и небесным.
Как только Мардук получил от небесных богов символы власти, он взял могучий лук с тугой тетивой и булаву, а впереди выставил молнии. Затем с помощью Ану сплел сеть и повелел буйным ветрам ее натянуть.
При виде Мардука страх овладел Кингу. Разбежалось воинство из драконов, сотворенных Тиамат. Но сама она твердо выдержала взгляд Мардука. Тогда накинул Мардук на Тиамат свою сеть, растянутую ветрами. Раскрыла Тиамат пасть, чтобы проглотить смельчака, но Мардук, ловко отпрянув, пустил буйные ветры прямо в Тиамат. Заполнили они ее утробу и раздули так, что она не могла пошевелиться. И тогда Мардук натянул тетиву – и стрела, вырвавшись со свистом, пронзила сердце праматери.
Когда Тиамат испустила дух, Мардук наступил на ее необъятное тело, вырезал мечом сердце, а туловище рассек надвое. Половину, которая была выше, он поднял вверх и прикрыл ею верхние воды, словно стеной. В этой стене, которой он дал имя «небеса», пробил ворота и поставил стражей, чтобы они по его повелению выпускали дожди, град и снег. Из нижней половины могучего тела Тиамат Мардук создал землю и закрыл ею нижние воды, которые заполняли царство Эйи.
После этого одолел Мардук всех, кто против него выступал, а затем поднялся на небо и построил дворцы для Ану, Энлиля, Эйи и жилища для звезд и планет. Создал бог и луну, доверив ей ночь. Одарил ее лучистой короной, чтобы рогами-зубцами мерить время. День же отдал Мардук богу Шамашу, повелев ему разгонять своими мечами-лучами всех нечестивцев, желавших мрака и тьмы. За это благодарные боги воздвигли Мардуку город и храм. И зажил герой-строитель в своем небесном дворце, не зная труда и забот.
Но вот как-то боги явились к своему владыке и пожаловались, что терпят голод и холод. Задумался Мардук, решая, что можно предпринять. Его размышления прервал Эйа. Он сказал, что ему нужны кости и кровь, чтобы создать для богов верных слуг. Пусть они и кормят, и поят, и согревают своих господ. А жертвой был избран слуга Кингу, ибо он в ответе за былые обиды.
Тотчас Кингу связали, повлекли его к Эйа, вину ему объявили, а затем разрезали жилы. Когда же вытекла кровь, взял Мардук глину, на крови Кингу ее замешал и вылепил человека, передав ему бремя богов. Самим же богам позволил жить без тягостных забот и повседневных трудов. Так благодаря богам появились люди, которые с тех пор почитают своих создателей.
Ловец рыбы Адапа (Миф Аккада)
В городе Эреду жил умелый во всех делах и чистый духом мудрец Адапа, сын бога Эйа. Каждый день в любую погоду он отправлялся ловить рыбу. Были сыты и служители храма Эйа, кормились добычей и жители города.
В то утро море было спокойным, а рыба клевала как никогда хорошо. Вытаскивая крупную рыбину, Адапа почтительно называл ее по имени и уговаривал смириться со своей судьбой.
– Прости меня, Сухур, что я оторвал тебя от сладкой донной травы, – обращался он к рыбине с длинными усами. – Тебе придется лечь рядом с толстогубым Гудом. Он уже почти затих. А тебя, Мур, бич рыбаков, я отпущу. Игла твоя наносит незаживающую рану.
К полудню дно лодки было полно живым серебром. Адапа начал было сворачивать снасти, как вдруг откуда ни возьмись появился Южный ветер. Одним дуновением он перевернул лодку со всей рыбацкой добычей.
Адапа был человеком тихим и незлобивым, но обидчикам спуску не давал. Недолго думая, он ухватился за крыло ветра. От тяжести крыло обломилось и безжизненно повисло. Застонал Южный ветер, как раненая птица, и неуклюже полетел в свою обитель на самом краю земли.
Тотчас море стихло. Тяжело дыша, Адапа поплыл к берегу. В тот день в Эреду никто не ел рыбы. И это сразу стало известно богу Эйа, которого Адапа почитал как отца.
– Что случилось? – спросил Эйа, выходя навстречу рыбаку. – Где твой улов, сын мой? Почему ты без лодки?
– Лодку потопил Южный ветер. За это я сломал ему крыло, – ответил рыболов простодушно.
Эйа схватился за голову:
– Что ты наделал! Ану тебе этого не простит!
Как раз в это время Ану с высоты небесного трона озирал свои владения. Увидев, что море неподвижно, он позвал своего слугу:
– Спустись вниз и узнай, почему стало неподвижным море. Не занемог ли мой Южный ветер? Или ему дуть надоело?
Прошло совсем немного времени, и Ану услышал голос верного слуги:
– О премудрый отец богов! Южный ветер в постели, он лежит и стонет. Ловец рыб Адапа повредил ему крыло.
– Дерзкий смертный! – в ярости завопил Ану. – Пусть он немедленно явится ко мне на суд.
Услышав это, Эйа обратился к сыну:
– Иди, Адапа! Ану в гневе, и помочь тебе могу только советом. Растрепай волосы и посыпь их пылью. Облачись в черные одежды. Может быть, явившись с повинной, смягчишь грозное сердце владыки богов. Когда будешь входить в небесные врата, будь вежливым с их стражами. Слуги они, а все же могут за тебя замолвить словечко. Но помни, если тебе предложат угощенье – не ешь и не пей! Отвергай и другие дары.
Поблагодарил Адапа божественного советчика и отправился в дальний путь. Стражи небесных ворот спросили его:
– Почему ты явился на небо в одеждах, приличествующих смерти и подземному миру?
– У нас на земле исчезли два великих бога, Думузи и Гишзида, – отвечал Адапа, потупив глаза. – Я ношу по ним траур.
Переглянулись между собой небесные стражи, и понял Адапа, что обман удался. Побежали слуги вперед, чтобы возвестить господина о приходе Адапы.
– У врат человек появился! – сказали боги Ану. – Его имя Адапа. Он – само благочестие.
– Пропустите его! – приказал Ану, смягчившись.
Так оказался Адапа перед небесным троном.
– Выходит, что Южный ветер первым затеял ссору, – промолвил Ану, выслушав рассказ рыболова. – Это меняет дело. Что же ты стоишь? Отдохни с дороги.
Вспомнил Адапа наставления Эйа: «Сон подобен смерти» – и, поклонившись, ответил:
– Мне не до сна!
– Тогда садись.
– Мне ли сидеть в твоем присутствии?
Адапа все больше нравился владыке небес, и наконец властитель предложил ему еду и воду жизни.
И на этот раз отказался Адапа, вспомнив наставления Эйа.
Удивился Ану и спросил:
– Кто твой советчик?
– Меня наставлял отец мой Эйа, – ответил Адапа.
– Не на благо пошла тебе его великая мудрость, – проговорил Ану с сожалением. – Был ты ловцом рыбы, им и останешься. Не удержал ты на крючке вечную жизнь – выпустил ее в море. Будут смертны и твои потомки. Стражи! Возьмите его за руки и верните на землю.
Так и не пришлось мудрому Адапе приобщиться к сонму бессмертных.
Полет на орле (Миф Аккада)
В славном городе Кише, что стоит на Евфрате, правил справедливый и мудрый Этана, прозванный пастырем города. Имел он все, о чем только может мечтать смертный, кроме сына, которого Этана очень хотел. Не раз ему являлся во сне светоч мира Шамаш, но, как только он пытался обратиться к нему с мольбой о сыне, тотчас просыпался.
Тогда решил Этана принести Шамашу великую жертву, заколов шестьдесят откормленных быков. И возрадовалось сердце Шамаша. В ночь после жертвоприношения Шамаш явился Этане и открыл ему великую тайну:
– Далеко на небе есть трава рождения: кто к ней прикоснется, тот не уйдет в мир бездетным.
– Но боги не дали мне крыльев, – сказал Этана. – Как мне подняться на небо, чтобы добыть траву рождения?
– Спустись в глубокое ущелье, – отвечал Шамаш, – отыщи там раненого орла. Он тебе поможет.
Утром Этана отправился в горы и отыскал мрачное ущелье. На самом дне нашел он орла со сломанными крыльями и вырванными когтями.
– О несчастный! – воскликнул Этана. – Кто с тобой так жестоко обошелся?
– Я сам виновник своих несчастий! – ответил орел с тяжким вздохом. – Много лет я жил в гнезде на высоком дереве, в корнях которого обитала змея. Мы жили как добрые соседи, предупреждая друг друга об опасностях. Если мне удавалось догнать и убить онагра (дикого осла), часть добычи получала нижняя соседка. Так мы соблюдали клятву верности, произнесенную перед ликом Шамаша. Но однажды у змеи появились детеныши, и мое неразумное сердце задумало злое. Дождавшись, когда змея отправится на охоту, я распростер крылья, чтобы слететь вниз. Один из моих орлят, умная пташка, догадавшись о моем намерении, пропищал:
– Не делай этого, отец, Шамашу все видно!
Но я не послушал малютку и, упав вниз, съел змеиных детенышей. Приползла мать-змея и, увидев, что змеенышей нет, взмолилась справедливому Шамашу, чтобы он наказал убийцу беззащитных. И повелел Шамаш змее, чтобы она отыскала мертвую тушу буйвола и проникла в нее.
Вскоре почувствовал я милый мне запах мяса и обратился к детям своим:
– Давайте слетаем, отведаем буйвола.
– Не надо, отец! – закричал мой умный орленок. – Может, в туше гниющей змея притаилась?
Не послушался я малютки, полетел и сел на тушу, клюнул, кругом огляделся, снова клюнул, а как очистил все мясо снаружи, в чрево забрался. Тут меня змея и схватила, обломала мои крылья, всего истерзала и бросила в яму.
Сжалился Этана над орлом, напоил его свежей водой и перевязал раны. Взмыл орел в небо, пробуя крылья, и опустился на землю. Сказал ему Этана:
– Крылья твои сильны. Отнеси меня на небо, к престолу великого Ану.
– Садись! – ответил орел. – Прижмись к спине и ухватись за крылья.
Когда они поднялись, орел спросил:
– Взгляни на землю, что ты там видишь?
Взглянул Этана вниз и ответил:
– Вся земля стала похожа на холм, а море не шире Евфрата.
Поднялись они еще выше, и земля стала малой рощицей. Орел поднимался все выше и выше, пока земля стала не шире арыка.
– Вот теперь мы добрались до верхнего неба, где обитают только боги, – сказал орел.
И тотчас же Этана увидел небесные врата, а за ними – дворец великого Ану.
Опустившись у самого трона, Этана обратился к творцу с такими словами:
– О великий владыка! Ты дал мне все, о чем может мечтать смертный. Но нет у меня потомства. Умру я, и забудется мое имя, словно и не жил я. Одна у меня к тебе просьба: дай мне хоть раз прикоснуться к траве рождения.
– Прикоснись, Этана, – сказал Ану, – ибо Шамаш высокого мнения о твоем благочестии.
Тут на глазах Этаны выросла сочная трава. Прикоснулся он к ней и горячо поблагодарил Ану.
Затем сел на орла и дал ему знак опускаться. Уже на пороге дома услышал Этана детский плач и понял, что стал отцом. Взял он младенца на руки и назвал его Балихом.
Прожил Этана на земле шестьсот лет, а когда пришло время уходить к предкам, высокий трон Киша занял его сын Балих. От него слава об Этане и его смелом полете обошла всех живущих.
_________________ Мой девиз: один против всех, и всем несдобровать...
"200 мифов народов мира"
Составитель Юрий Сергеевич Пернатьев
Издательство: «Книжный клуб“Клуб семейного досуга”»
Город издания: Белгород, Харьков
Год издания: 2014
(Продолжение...)
Цитата:
Сказания о Гильгамеше
Поединок
Там, где Евфрат устремлял свои воды к морю, высился город Урук. Правил в нем царь Гильгамеш, на две трети бог, на одну треть человек. Среди смертных не имел он себе равных и не знал, куда приложить свою силу. Тогда взмолился народ перед великой богиней-матерью Аруру:
– Ты, породившая Гильгамеша, давшая непомерную силу, сотвори мужа, который был бы ему равен!
Вняла этой просьбе Аруру. Руки в воде омыла, ком глины отщипнула и слепила могучего Энкиду. Было его тело покрыто густой шерстью, пасся он вместе с газелями в степях, теснился у водопоя со зверьем.
Узнал о появлении Энкиду и Гильгамеш. Сразу просветлело его лицо от мысли, что ниспослали боги настоящего соперника. Вскоре он увидел шагающего вдали исполина. Широки его плечи, руки и ноги мощны, словно кедры.
В то же мгновение раздался клич в Уруке. Услышав его, мужья обычно запирали двери, чтобы на глаза Гильгамешу не попадались жены и дочери. Теперь же открылись двери и забылись прежние страхи. Все горожане прибежали к стенам, чтобы увидеть схватку великих мужей.
Встали Гильгамеш и Энкиду друг перед другом, а затем сошлись насмерть. Ноги в землю вошли по колена. Застонала земля от боли. Вздулись жилы героев, тяжелым стало дыхание. Наконец остановили схватку, обсыхая на солнце.
– Ты вразумил меня силой, – сказал Гильгамеш Энкиду. – Прежде я думал, что одолею любого. Но мы оказались равными. Зачем же нам ссора?
Увидев героев, идущих в обнимку, народ Урука побежал им навстречу, вынес корзины с хлебами, поднес кувшины с сикерой. Досыта наелся Энкиду хлеба, а сикеры испил полных семь кувшинов. Веселилась его душа. Но вдруг слезы хлынули из его глаз.
– Что с тобой, брат? – спросил Гильгамеш.
– Слезы душат мне горло, – отвечал Энкиду. – Без дела сижу. Иссякает сила.
Задумался Гильгамеш и сказал:
– Есть дело. Я слышал, что где-то у моря в кедровом лесу живет свирепый Хумбаба. Если его уничтожить, то одно зло мы уже изгоним из мира.
– Я знаю тот лес, – отвечал Энкиду. – Ров там прорыт вокруг всех деревьев. Кто проникнет в его середину? Ведь голос Хумбабы сильнее бури, а уста его подобны пламени. Неравен бой в жилище Хумбабы.
Но царь уже принял решение. Вышел он из дворца вместе с Энкиду и обратился к народу:
– Слушайте, старцы Урука! В кедровом лесу я хочу победить Хумбабу и прославить свое имя.
Отвечали старцы:
– Ты молод еще, Гильгамеш, и следуешь всего лишь зову сердца. Кто может одолеть чудовище?
Услышав эти слова, Гильгамеш взглянул на Энкиду:
– Мне ли теперь бояться Хумбабы? По круче один не пройдет – двое взберутся. Сильного друга я обрел. Готов я с ним пойти на любого врага.
Посоветовавшись, старейшины все же благословили друзей с таким напутствием:
– На силу свою ты, Гильгамеш, не надейся. Будь хладнокровен. Впереди пусть шагает Энкиду, он ведает тропы и к кедрам найдет дорогу.
Двинулись побратимы дорогой бога солнца Шамаша. Спустя шесть недель увидели гору. Перешли ров, окружавший кедровый лес, вступили под сень деревьев.
Заметив друзей, Хумбаба стал неслышно к ним подкрадываться. Но что это? С чистого неба внезапно ударила буря. Это Шамаш, заметив опасность, выпустил восемь ветров. Загромыхали громы. Молнии пересекались, словно мечи великанов. И завертелся Хумбаба, как щепка в водовороте. Из его пасти вырвался вопль. А с ним и мольба о пощаде.
Гильгамеш поднял свой топор и нанес удар Хумбабе прямо в затылок, а Энкиду довершил ударом в грудь. На третьем ударе рухнул Хумбаба на землю. Закачались кедры, застонали, ибо погиб их покровитель.
– Теперь за иное возьмемся! – воскликнул Гильгамеш и сразу сорвал с тела Хумбабы первое одеяние и бросил в яму с водой. Закипела вода, поднялся вверх горячий пар. Энкиду же набросил сеть на шесть остальных одеяний и швырнул в ту же яму. Там они и рассеялись.
Друзья побеждают быка
Пробудившись на следующее утро, Гильгамеш умылся, облачился в чистую одежду. И в этот миг посветлело небо – с вершин спустилась сама богиня Иштар.
– Хочу, Гильгамеш, чтобы ты стал моим супругом, – сказала она. – В дар ты получишь от меня колесницу с золотыми колесами. Запряжет в нее ураган могучих мулов, которые подвезут тебя к нашему дому. Сядешь ты на золотой престол, и преклонят перед тобой колени все земные владыки.
– Замолчи! Не возьму тебя в жены! – прервал Гильгамеш богиню. – Ты подобна жаровне, что гаснет в холод. Дверь ты худая, что ветер снаружи впускает, дом, что обрушился на владельца, мех дырявый, сандалия, жмущая ногу. Лучше вспомни, кого ты любила и кто сохранил благодарность о твоей любви? Думузи, которого ты любила, до сих пор страдает. Птичку-пастушка ты любила – обломала ему крылья! Могучего льва любила, но от любви он получил в степи семью семь ловушек. Конь тебе полюбился, отважный в битвах. Загнала ты его в конюшню, уздой наградила и плетью, лишила ручьев прозрачных, мутной водой напоила, до упаду приказала скакать. Еще пастуху-козопасу любовь свою подарила, но затем превратила его в волка. Был любим тобой Ишуллану, хранитель отцовского сада. Когда же он отверг твои притязания, ты его в паука превратила. И вот теперь твоя похоть ко мне обратилась? Не бывать этому!
Услышав эти речи, разгневалась богиня, в небо взвилась и предстала перед троном родителя Ану.
– О отец мой! – завопила она, рыдая. – Оскорбил меня Гильгамеш. Все мои прегрешения перечислил. Ославил он меня, так пусть за это будет наказан.
– Но ты первая оскорбила царя Гильгамеша своим предложением.
– Пусть он будет наказан! – не унималась богиня. – Сотвори быка, чтобы он растоптал нечестивца в его покоях. Если смертные будут нас, бессмертных, оскорблять, оскудеют дары и зашатается трон твой, отче! А не то сойду я в нижнее царство и выпущу оттуда мертвых, чтобы они всех живых истребили.
– Хорошо, хорошо! – промолвил испуганный Ану. – Будет тебе бык, только мертвых оставь в покое!
Тут же был создан могучий бык, которого рассерженная богиня без промедления погнала в ненавистный город. Достигнув Евфрата, выпил бык всю воду в семь глотков и вступил в Урук. От его первого дыхания открылась яма, и в нее упали сто мужей. От второго дыхания разверзлась еще одна яма. В ней погибли двести урукцев.
Услышав шум, вышли навстречу чудовищу друзья-побратимы. Энкиду, бросившись сзади, ухватил быка за хвост, и бык повернулся. Гильгамеш ударил его между рогами, и бык свалился на землю бездыханный. Кинжалом Гильгамеш распорол бок быка и вытащил огромное сердце, принеся его в дар богу Шамашу.
Увидев гибель быка, заголосила Иштар:
– Горе тебе, Гильгамеш! Ты меня опозорил, убив быка!
Услыхал эти речи Энкиду, вырвал хвост у быка и швырнул богине прямо в лицо.
Зарыдала Иштар и призвала городских блудниц, которые ей верно служили, оплакать быка. Гильгамеш же созвал мастеров, чтобы оправить бычьи рога, и прибил их над ложем, а затем задал во дворце пир.
Судьба Энкиду
Однажды, проснувшись среди ночи, Гильгамеш рассказал Энкиду сон:
– Мне приснился небесный дворец, а в нем – собрание бессмертных богов. Беседу вели три бога: Ану, Энлиль и Шамаш.
Наш покровитель Ану сказал Энлилю:
– И зачем они умертвили быка, которого я создал? Но не только в этом их прегрешение. Они похитили кедры Ливана, которые охранял Хумбаба. Пусть за это жизнью заплатят.
– Нет! – возразил Энлиль. – Пусть один Энкиду умрет. Гильгамеш достоин прощения.
– За что же он должен быть наказан? – вмешался Шамаш в беседу. – Не твоим ли, Энлиль, решением уничтожены были и бык, и Хумбаба?
– Помолчал бы ты лучше, защитник убийц! – разгневался Энлиль. – Знаю, что ты их советчик, вечно им потакаешь!
Услышав рассказ Гильгамеша, побледнел Энкиду и отвернулся. Его губы трепетали, как мушиные крылья. По лицу Гильгамеша катились слезы.
– Не пойму я, – молвил Энкиду, – почему я должен умереть? Не рубил я кедров и тебя убеждал их не трогать. Почему на меня обрушится кара?
– Не переживай! – сказал Гильгамеш побратиму. – Умолю я богов, чтобы жизнь тебе сохранили. Я на их алтари принесу золото, серебро, все богатства.
Но тут с неба донесся печальный голос бога Шамаша:
– Золота и серебра не трать, Гильгамеш! Вымолвленное слово в уста не возвратится. Решения своего бог никогда не отменит. Такова судьба!
– Что ж! Я готов уйти! – смирился Энкиду. – Но прошу тебя, Шамаш, отомсти всем тем, кто меня человеком сделал, пусть они будут прокляты!
– Ты, Энкиду, не прав, – отозвался Шамаш. – Твои проклятия я снимаю. Ведь судьба дала тебе в побратимы Гильгамеша. И теперь, когда ты умрешь, на ложе печали уложит тебя Гильгамеш и окружит царским почетом, повелев оплакать тебя народу Урука.
Едва занялось утро, Гильгамеш, стоя у ложа, пропел свой погребальный плач:
– Энкиду! Мой побратим! Твоя мать антилопа и отец онагр породили тебя. Молоком своим звери вспоили тебя на пастбищах дальних. В кедровом лесу тропинки вспоминают тебя, Энкиду, неустанно. Ты топор мой мощный, мой кинжал безупречный, мой щит надежный, праздничный плащ мой, мои доспехи. Друг мой, воздвигну я тебе кумир, какого еще не было в мире!
Странствия Гильгамеша
Не утешившись горьким плачем, бежал Гильгамеш в пустыню. Достигнув холмов, упал он на землю, забылся сном, но сон не вернул Энкиду.
И снова шел пустыней, пока не показались горы, означавшие, что здесь граница мира. Увидел герой в скале пещеру, запертую медной дверью. Ее охраняли стражи, ужаснее которых невозможно представить. На тонких паучьих ногах высилось мохнатое тело скорпиона с человечьей головой.
Поборов страх, сказал скорпиону Гильгамеш:
– Открой мне двери, если можешь. Нет на земле мне жизни. Хочу увидеть друга, который стал прахом.
Отвечал ему стражник:
– Сюда нет дороги ни живым, ни мертвым. Отсюда бог солнца Шамаш выходит и, обойдя всю землю, с другой стороны заходит. Подумай, как ты пойдешь путем самого Шамаша?
– Пойду, – ответил Гильгамеш, – пойду со вздохом и плачем, с мыслью об Энкиду.
Бесшумно отворились двери, вступил Гильгамеш в пещеру, и мрак охватил его душу. Шел он, считая шаги, чтобы измерить дорогу, какой проходило солнце из заката к восходу. И то, что для солнца было одной короткой ночью, для Гильгамеша стало двенадцатью годами без света.
И все же рассвет забрезжил, и дыханье ветра коснулось щек Гильгамеша. Так, идя навстречу ветру, он вышел из мрачной пещеры. Его взору открылась роща. С деревьев свисали дивные плоды, похожие на земные. Потянувшись к ним рукой, Гильгамеш вдруг заметил, что поранил пальцы, оставив капельки крови на мертвых плодах. И тут он понял, что деревья окаменели: стволы стали черным камнем, листья – лазуритом, плоды – топазом и яшмой, рубином и сердоликом. Оказалось, что сад этот сделан в угоду мертвым, чтобы напоминать их душам о сладкой земной жизни.
Покинув обманную рощу, Гильгамеш увидел Океан – великую нижнюю бездну. Над нею он заметил утес, на том утесе – невысокий дом без окон, с плоской кровлей.
– Кто здесь? – громко спросил он, подойдя к дому.
– Прочь уходи, пришелец! – послышался женский голос. – Сюда нет входа бродягам. Здесь я, хозяйка Сидури, самих богов принимаю, угощаю их сикерой.
– Я не бродяга безвестный, – ответил герой хозяйке, – хотя все на свете повидал. Зовут меня Гильгамеш. Я из города Урука, прославленного мной. С другом своим Энкиду я убил злого Хумбабу, охранявшего кедровый лес. Мы также быка сразили, посланного на нас с неба.
Дверь тотчас отворилась. Из дома вышла хозяйка и сказала:
– Ты, убивший Хумбабу и поразивший быка, почему лицо твое мрачно? Почему голова поникла?
– Как голове не поникнуть, – ответил Гильгамеш хозяйке, – если мой друг Энкиду, с которым мы делили хлеб и кров, стал прахом? Вот почему брожу я по пустыне. Не дает мне покоя мысль об умершем друге.
– Не знаю, чего ты ищешь, – отвечала хозяйка. – Боги, создав человека, сотворили его смертным, а бессмертием наградили себя. Оставь пустые заботы! Развей печальные думы! С друзьями проводи время за чашей! Дай-ка наполню ее тебе, Гильгамеш.
– Не надо мне сикеры! Скажи мне лучше, хозяйка, как перейти это море.
Хозяйка вещает:
– От века здесь нет переправы. Лишь бог Шамаш облетает свинцовые воды смерти да проплывает лодочник Уршанаби, перевозящий мертвых. Только он знает путь к Ут-напишти, единственному человеку, сумевшему обрести бессмертие.
Гильгамеш и Ут-напишти
Простился герой с хозяйкой и направился к лесу. Выйдя к реке, он увидел челнок, а в нем – перевозчика Уршанаби.
– Что бродишь, отставший от мертвых? – спросил Уршанаби Гильгамеша.
– Я не отстал от мертвых, – ответил Гильгамеш. – В моей груди еще бьется живое сердце.
– Вот чудо! – удивился Уршанаби. – Зачем же сюда явился?
– Пришел я гонимый печалью, – ответил Гильгамеш. – Хочу отыскать друга и сделать его бессмертным. Прошу, посади меня в лодку и отвези к Ут-напишти.
– Садись! – сказал Уршанаби. – Вот шест. Помогай, но воды не касайся.
Ослабил Гильгамеш пояс и, раздевшись, привязал одежду к шесту, словно к мачте. Но Уршанаби погнал челн так быстро, что Гильгамеш даже не коснулся шестом гибельной влаги.
Вот наконец показался остров, окруженный водами смерти. Неподвижно свинцовое море. Не летят над островом птицы, не видать рыб в воде. К бессмертному поселенцу Ут-напишти не приходят вести из страны, где он жил человеком. Только время от времени проходит челн Уршанаби с душами умерших.
– Эй, жена! – вдруг воскликнул хозяин острова. – Что с моими глазами? Посмотри, это челн Уршанаби. Но над ним поднимается парус. Не бывало еще такого.
– Не беспокойся, глаза твои зорки, – ответила Ут-напишти жена, – мои глаза тоже видят парус, который держит мертвец. Посмотри, как бледны его щеки! Утонул, видно, мореход, а без паруса жить не может.
– Сама не знаешь, что говоришь! – отозвался Ут-напишти. – Много сотен лет я наблюдаю, как провозят души умерших. Кто только здесь не был! И царь, и пахарь, и флейтист, и кузнец, и плотник. А провозят их без короны, без мотыги, без флейты.
В этот миг вышел Гильгамеш на берег.
– Что ты ищешь? – спросил Ут-напишти. – Почему сюда явился, как живой, на челне для мертвых? Почему твои щеки впали? Почему голова поникла?
– Гильгамешем меня называют. Я из дальнего города Урука. На две трети я бог, на одну – человек. Вместе с моим другом Энкиду мы убили злого Хумбабу, что кедровый лес охранял. Но, спасая меня от смерти, друг Энкиду стал ее жертвой. И ищу я его по миру, во всех морях и странах.
Покачал головой Ут-напишти и сказал печально:
– Почему ты не хочешь смириться с человеческой судьбой? На собрании бессмертных для тебя не оставлено было кресло. Пойми, что бессмертные боги – полновесные зерна пшеницы, ну а люди – только мякина. Людям смерть не дает пощады.
– А как же ты? – спросил Гильгамеш. – Как на совете богов оказался, как добился бессмертной жизни?
– Что ж, – проговорил Ут-напишти, – открою тебе свою тайну. Когда-то я жил на берегу Евфрата. Я земляк твой и дальний предок, сам из города Шуруппака. Решили как-то боги истребить всех живущих на земле. Явились они на собрание, держали между собой совет. После долгого спора пришли к тому, что на земле должен произойти потоп. Сделав выбор, они поклялись хранить его в тайне. Но один из богов поведал мне эту тайну. Он повелел построить корабль и погрузить на него все свое добро. Тут я понял, что Эйа, которому я принес много жертв, решил из многих избрать меня.
И построил я корабль, все пространство которого разделил на девять отсеков. Готовясь к долгой осаде, запасся всякой пищей и водой, а затем всех зверей привел по паре, заполнил ими отсеки. Сам с семьей взошел последним и закрыл за собой двери.
Настало утро. Выплыла туча, такая черная, что сами боги черноты ее испугались. Оцепенение объяло землю. И вот обрушился ливень, а вскоре я услышал треск, как будто земля раскололась. Подняло волнами мой корабль и погнало ветром.
Шесть дней, семь ночей носило корабль по морю. Наконец ветер успокоился и море затихло. Я открыл окошко. Лицо мне осветило солнце, и я упал на колени в благодарность за спасение.
Увидел я в море гору Ницир и направил к ней корабль. На седьмой день вынес я голубя и отпустил. Вскоре голубь назад возвратился. Вынес ласточку и отпустил ее. Не найдя пристанища, и она вернулась. Вынес ворона и отпустил его. Ворон сушу увидел и не вернулся.
Оглядел я все стороны света, вознеся молитву бессмертным. Семью семь поставил курильниц. Наломал в них ветвей пахучих, тростника, мирта и кедра и зажег как светильники. Почуяли боги запах, который едва не забыли, слетелись и курильницы окружили.
Среди них лишь один Энлиль оказался недоволен тем, что спаслись живые души. Мой покровитель Эйа так сказал ему с укором:
– Напрасно ты потоп устроил. Если людей стало слишком много, напустил бы львов хищных. Мог призвать болезни и голод. Ну да ладно. Покажи теперь Ут-напишти и жене его место, где им жить, не ведая смерти.
Подошел Энлиль к кораблю, где я скрылся от страха перед богами, и, взяв за руку, вывел на землю и сказал:
– Человеком ты был, Ут-напишти, а теперь со своей женой ты подобен бессмертным богам. В отдалении, у устья потоков отныне твое жилище. Там и смерть тебя не отыщет.
Под монотонный голос отшельника заснул Гильгамеш и конца рассказа не слышал. Тогда сказала жена Ут-напишти:
– Разбуди его! Пусть возвратится на землю!
Покачал головой Ут-напишти:
– Пусть он спит, а ты зарубки на стене помечай.
Миновало семь дней, семь зарубок легло над головой Гильгамеша. Наконец проснулся герой и сказал Ут-напишти:
– Овладела смерть моей плотью, ибо сон был смерти подобен.
– От усталости сон этот долгий, Гильгамеш. Семь дней проспал ты. Жизнь возвратится к тебе. Умойся у ручья. Шкуры выбрось в море. Наготу прикрой белым льном и садись в челн Уршанаби.
А когда Гильгамеш удалился в другие покои, сказала жена Ут-напишти:
– Он ходил, искал, трудился. Ты же ничего не даешь ему на дорогу. Позволь испечь ему хлеба.
– Того, у кого беспокойная участь, хлебом вовек не насытишь. Человек тот живет не хлебом, а дерзанием своим безумным. Вместо хлеба я дам Гильгамешу одно потаенное слово.
Умылся Гильгамеш, сменил одежды, и стало его тело еще прекраснее. Но печаль, как и прежде, омрачала его лицо. Не успел он отплыть, как услышал голос Ут-напишти:
– На дне океана есть цветок с огненными лепестками на высоком колючем стебле. Если ты, неутомимый Гильгамеш, тот цветок знаменитый добудешь, не грозит тебе старость и смерть обойдет стороной. Вот оно, потаенное напутственное слово, которое дарю на прощанье.
Гильгамеш как стрела метнулся к воде, привязал к ногам камни и нырнул на дно океана. Там он увидел прекрасный цветок на высоком колючем стебле. Потянулся к нему, но укололи шипы руку, и окрасилось море кровью. Боли не ощущая, вырвал герой цветок тот и вскинул над головой, как факел. Выйдя на сушу, сказал проводнику своему Уршанаби:
– Вот он, цветок, который делает жизнь вечной, а старцу юность приносит. Доставлю его в Урук, испытаю на людях. Коль старец помолодеет, вкушу его, стану юным.
Побрели они по пустыне и у водоема присели. Опустился Гильгамеш в водоем, а когда наверх поднялся, увидел змею, которая ползла с цветком и на ходу, молодея, меняла кожу.
Гильгамеш залился слезами и сказал Уршанаби:
– Для кого я страдал, трудился? Не принес себе я блага. Не отыскать теперь Энкиду. Ни с чем я возвращаюсь домой. Радует только то, что увижу свой Урук и станет он крепче прежнего.
Там, где светлый Евфрат несет воды к морю, высится холм из песка. Город под ним погребен. Стала пылью стена. Дерево стало трухой. Ржавчина съела металл.
Путник взойдет на холм, в синюю даль вглядится. Увидит стадо, бредущее на водопой, пастуха, поющего песню. Поет пастух не о грозном царе и не о славе. Песня та о верной человеческой дружбе.
Добавлено: Ср Апр 03, 2024 1:43 am Заголовок сообщения:
Felix Guirand, "Παγκόσμια μυθολογία", изд. Παπαμάρκου, том 1, Αθήνα, 1998 г., стр. 87 - 122 (Поправки-уточнения к переводам в книге Феликса Гюйран(д)а по Мировой мифологии издательства Папамарку от 1998 года (димотика, перевод некачественный, многие фразы просто не имеют смысла), привожу по книге: FELIX GUIRAND.Παγκόσμιος μυθολογία.μετφρ. Ν.Τετενέ. Επιμ.έκδοδ. Μ.Πετρίδης, 1953; к сожалению, поправки даются не для всех статей - много лет назад я полностью конспектировал эту книгу с кафаревусы, переводя её статьи целиком, но к сожалению эти записи у меня сохранились лишь для небольшого числа статей книги):
АССИРО-ВАВИЛОНСКАЯ МИФОЛОГИЯ
ВВЕДЕНИЕ
Ассиро-Вавилонская мифология касательно её появления и состава - намного древнее развития городов Вавилон или Ашшур.
С начала III тысячелетия до н. э. в южных равнинах Тигра и Евфрата развилась блистательная цивилизация - её создали два соседних, и в то же время боровшихся между собой народа: шумеры и аккадцы. Шумерия далеко вдавалась в Персидский залив - последний в те времена очень глубоко проникал в сушу, и её столицей был город Лагаш. На юге город Эриду, а на севере город Ниппур ограничивали эту страну, в которой также существовали такие славные города, как Урук, Ларса и Ур. Шумеры вероятно происходили из Средней или Центральной Азии, либо из степей Сибири. Страна Аккад, лежавшая на север от Шумера, была населена семитами, которые происходили из Северной Сирии. Её столицей был город Аккад, а её главными городами были, двигаясь с юга на север, Борсиппа, Вавилон, Киш, Кутха и Сиппар. Пока неизвестно, какой из этих двух народов зародился ранее, и чей их них вклад в развитие Шумеро-аккадской цивилизации был больше. Что касается вопроса религии, то мнения учёных расходятся. Первые считают религию Шумера и Аккада семитской, формы которой восприняли и приспособили к ним собственный мифологический материал шумеры (подтверждением этому является то, что боги шумеров всегда изображаются как семиты - с бородой и волосами, тогда как шумеры обривали свои щёки и черепа (вариант первого перевода книги: обривали свои локоны (παρειές) и черепа)). Противники этой точки зрения говорят, что, как демонстрируют последние раскопки (например Кирш), шумеры с глубокой древности носили волос и бороду, а следовательно то, как этот народ изображал своих богов, было простым пережитком древней моды. Также сторонники этой точки зрения указывают, что Эриду, их главнейший священный город, принадлежал Шумерии. А следовательно, Ассиро-Вавилонская религия возникла в результате семитизации изначального материала, имевшего шумерское или вообще азиатское происхождение. Наконец, мы не можем подвергнуть сомнению обоюдное проникновение между религиями Шумера и Аккада. Несомненным является то, что каждый регион имел собственных богов, но он также с желанием воспринимал и богов из соседних регионов, а также новые завоеватели приносили собственных богов в покоряемые ими места, так, что происходило слияние местного божества с пришлым. Благодаря этому слиянию Шумерского и Аккадского Пантеонов, и через их дополнение через вливания более поздних времён, была сформирована Ассиро-Вавилонская мифология.
СОТВОРЕНИЕ МИРА
Миф о сотворении мира содержится на семи табличках, которые происходят, как и множество других религиозных текстов, из Библиотеки Сарданапала (Ашшурбанипала). Эти таблички были написаны в VII веке до н. э. Конечно, их текст передаёт более древнее содержание. Изначальным элементом является вода. От союза пресной воды Апсу (Απσού, Apsou) с солёной водой Тиамат (Τιαμάτ, Tiamat) породнились все существа, но перво-наперво боги. Апсу - уюкоторыы здесь является олицетворением - является водной бездной, окружающей сушу, о которой верили, что она имела форма круглого диска с горами вокруг, на которые опирался небесный свод, и что она плавала в водах Апсу, которыми, как считалось, пополнялись все источники вод Земли. Здесь Апсу отождествляем с Океаном греков, который Гомер считал отцом всего.
Тиамат, олицетворение моря, была женским элементом, который породил мир. Она олицетворяет слепые силы первозданного Хаоса, с которым борятся знающие и упорядывающие мир боги. Лахму (Lahmou, το Λαχμού) и Лахаму (Lahamou, το Λαχαμού) - это два ребёнка, которые родились первыми, это божества почти неопределённые. Говорят, что это были гигантские змеи, мужского и женского пола, которые родили Аншара (Anshar, ο Ανσχάρ), который был мужского пола, и Кишар (Kishar, η Κισχάρ), которая была женского пола. Первый из них олицетворял небесный, а вторая - земной мир, по аналогии с супружеской парой Урана и Геи, породивших богов в Древнегреческой мифологии. Но в то время как Гея продолжала играть важную роль в древнегреческих мифах, Кишар более никогда не появляется в мифах Месопотамии. В «Энума Элиш…» главную роль играет Мардук (Mardouk, ο Μαρδούκ), который сокрушает Тиамат и упорядочивает Вселенную - объяснение, которое поэма даёт вавилонской версии происхождения мира. Мардук и в самом деле был великим богом Вавилона. Что касается оригинального способа, который Мардук использовал для того, чтобы сформировать землю, использовав для этого в качестве составных частей пыль, перемешанную с сеткой из тростника - нам не следует забывать, что земля, на которой жили шумеры сформировалась из наносов Тигра и Евфрата, и что первоначально она состояла из островков с болотами вокруг, на которых произростало множество тростника. А теперь - вот как шумеры и аккадцы объясняли происхождение мира. В начале, когда «там вверху небо не было сформировано, а земля внизу не имела имени», существовал лишь Апсу, первозданный Океан, и Тиамат, вечно бушующее море. Когда их воды смешались, то первым вышел Мумму (Moummou, ο Μουμμού), «шум вод», а затем две чудовищных змеи - Лахму и Лахаму. Те, в свою очередь, родили Аншара (небесный мир) и Кишар (земной мир). От Аншара и Кишар родились великие боги - Ану (Anou, ο Ανού), могучий, Бел Мардук (Bel Mardouk, ο Βήλος Μαρδούκ), Эа (Ea, ο Έα), с широким разумом, и другие божества. Те, кто остались на Небе, Игиги (Igigi, ο Ίγιγοι) и те, кто остались на Земле и в Подземном мире, Ануннаки (Aniunnaki, Ανουννάκοι). Очень скоро обладавшие шумным характером новые боги взбудоражили Тиамат:
«Днём я не нахожу покоя, и ночью не могу уснуть».
(Вариант первого перевода книги - он более точный: Апсу жаловался Тиамат на шум, который делают боги, который не позволяет ему усыпать)
Два прародителя решили тогда уничтожить своих потомков:
«Всё, что мы создали, мы уничтожим», - сказала Тиамат, - «их путь да будет полон никчемности».
Но всезнающий Эа, который узнавал всё, проведал их планы, и он магическими заклинаниями сумел пленить Апсу и Мумму. Тиамат рассердилась, вышла из себя, призвала некоторых богов и родила огромных змей с «острыми зубами, безжалостных в ходе резни», ужасных драконов с сияющей чешуёй, чудовищ-грОзы, бешеных псов (охваченных манией собак), людей-скорпионов, мощные ураганы (вариант первого перевода книги: сильные пожары), людей-рыб и баранов. Начальником армии она назначила Кингу (Qingou, ο Κιγκού), которому она передала много разновидностей власти богов, а также подвесила на его грудь таблички судьбы. Между тем, Эа узнал планы Тиамат, и посетил своего отца Аншара:
«Тиамат, наша мать, которая нас ненавидит, готовит армию, она говорит, что разрушит мир».
Как только Аншар услышал речи своего сына, он был задет, и он «ударил рукой по своему бедру, укусил свои губы, и в тот момент совсем не устоял». Сперва он отправил к Тиамат Ану, но тот не смог приблизиться к ней. Затем он отправил к ней Эа, но и он не продемонстрировал более храбрости, чем Ану. Затем Аншар отправил Бел-Мардука «сына, который радует его сердце», подталкивая его сразиться с Тиамат и победить её.
Мардук согласился, при условии, что ему будет дана высшая власть с согласия богов (вариант первого перевода книги: он согласился, но в обмен попросил, чтобы на голосовании на собрании всех богов ему была дана всеобщая власть). Аншар согласился, и немедленно отправил своего вестника Гагу (ο Γάγας, Gaga) к Лахму, Лахаму и Игигам, чтобы созвать их. Они собрались в Упшукине (Oupshoukina), где поели хлеб и выпили вино, и построили царский дворец для Мардука, царя всего мира, дали ему скипетр, трон и «Палу» («το πάλου», palu), предоставляя ему неограниченную власть, и дали ему непобедимое оружие, которое одолевает врагов:
«Иди», - сказали они ему, - «и отрежь жизнь Тиамат. Да заберут ветра её кровь в неведомые места!».
После этого Мардук взял лук и, хорошо укрепив тетиву, повесил колчан себе на плечо, положил молнию себе на лицо и приготовил сеть, чтобы поймать Тиамат. Затем он оставил на волю ветра и положил их по сторонам от себя, и он взял Потоп, своё великое оружие, взошёл на свою колесницу - ужасающий вихрь, которую тащили четыре быстрых парусника, вселяющие страх в битве. Таким образом, «окутанный страхом», он отправился к Тиамат, и вызвал её на бой. Они встали друг напротив друга, посреди богов, Тиамат и Мардук:
«Идут на бой, приближаются один к другому; Господь простирает свою сеть, накрывает её, и выпускает злой ветер, который стоял позади него. Тиамат разверзла свою пасть, насколько могла, но она не сделала ничего другого, кроме как допустила, что в неё вошёл ветер, так, что она более не могла закрыть свои губы. Ужасные ветра наполнили её чрево, наполнили её сердце, и её пасть оставалась открытой. Тогда он метнул одну стрелу, пронзил её брюхо, разорвал её кишки, рассёк на две части её сердце. Таким образом он уничтожил её жизнь, а затем он толкнул её труп, чтобы тот упал, и встал на него».
Гибель Тиамат посеяла в её лагере рассеяние. Её союзники Ануннаки бросились бежать, чтобы спастись. Но Мардук пленил их всех своей сетью, и включая Кингу бросил их связанными в Нижний мир. Затем он приблизился к Тиамат, раскрыл её череп и обрезал её кровеносные железы.
Глядя на чудовищный труп, «ему на ум пришла мысль свершить великие деяния», он разрубил труп «на две части, как разделывают рыбу», с одной стороны он сделал небосвод, с другой - фон Земного мира. Затем он упорядочил мир. На небе он возвёл дворец для великих богов. Он разместил на нём звёзды, подобия богов, определил год и организовал маршрут звёзд:
«Он постелил на воде сетку; затем он создал пыль и смешал её с этой сеткой».
Таким образом была создана суша. Затем, «чтобы дать богам жилище, которое бы радовало их сердце», Мардук создал Человечество. Согласно «Энума Элиш» Мардук сотворил тело первого человека из собственной крови, или, согласно другому варианту, из крови Кингу. Согласно «Халдейской Космогонии» помощницей Мардука в деле сотворения была богиня Аруру (η Αρουρού, Arourou), которая «произвела вместе с ним зародиши Человечества». Затем явились великие реки, растения, дикие и одомашненные животные. Дело Сотворения свершилось. _________________ Мой девиз: один против всех, и всем несдобровать...
Добавлено: Сб Апр 06, 2024 7:20 am Заголовок сообщения:
(ПРОДОЛЖЕНИЕ…)
МИР БОГОВ
Первоначально боги представляли лишь творческие и главенствующие силы Природы. Они были запутанными и были лишены определённой индивидуальности. Также они имели неопределённый пол. Многие боги обоих полов именовались без разбора словом Нин (Νιν, Nin), что означает «Госпожа», иные принадлежали обоим полам, поскольку ведь как существа они не могут обладать личностью, ибо их изображения были ничем иным как непосредственными символами их деятельности или региона, которому они покровительствовали (дерево - для бога леса, скала - для бога горы и пр.). Солнечный диск символизировал бога Шамаша (ο Σαμάς, Shamash), полумесяц - бога Сина (ο Σιν, Sin). Иные, более поздние боги, приняли формы животных - например льва, быка, орла, пресмыкающего. Тогда Мардук стал «чёрным быком бездны», Энлиль - «могучим быком», Эа - «бараном Эриду». Однако путь к индивидуализации богов завершился тогда, когда им был дан человеческий облик. С тех пор боги предстают как формы некоего высшего Человечества. Они обладают бородами и длинными волосами, в форме собранных в клубок волос для богов, и в виде локонов для богинь. Их одеяния обладают длинными шерстяными краями (бахромой) (τα κρόσσια, οι φράντες), выходившими за пределы верхних накидок или кавнак (οι καύνακας) - как древние греки именовали покрытие для головы, украшенное рогами и крыльями.
В новейшие времена боги переменили свои одеяния. Они одевали длинное платье из тонкой ткани и «феску» или большую тиару, широкую или коническую, с одной или более парами рогов. Они выделяются в сравнении с людьми высоким ростом и большой силой. Их самой главной привилегией является бессмертие, но в то же время они имеют одинаковые нужды и страсти со смертными. Они взошли на небо бога Ану, и там «свернулись калачиком, подобно собакам, когда они ложатся». Также они неутолимо голодны, и поэтому когда они собирались, то праздновали и пили, пока не напивались допьяна.
«Когда они пьют, то напиваются, их тела радуются. Они сами очень сильно кричали, их сердце наполнилось радостью» - говорит «Энума Элиш…».
Также они очень любят жертвоприношения:
«Когда Утнапиштим (Ουταναπιστίμ, Outanapishtim) спасся от Потопа, он положил в знак благодарности свои приношения на вершине горы, то боги, как только они учуяли их аромат, собрались подобно мухам вокруг приносящего жертву».
Боги, как и люди, имеют супруг и семьи. Как небесные владыки, как и земные цари, они обладают Двором, слугами, воинами, и живут во дворцах в самых высоких частях неба, либо же на Восточной горе, либо вглуби Потустороннего мира. Хотя каждый из богов обладает собственной сферой власти, все вместе они обсуждают свои общие дела в зале, который именуется Упшукина (Ουπσουκίνα, Oupshoukina), в святилище предначертанного, там, где на Новый Год вершится праздник Загмук (Ζαγμούκ, Zagmouk), дабы определить предрешённое (вариант первого перевода книги: место собрания богов, происходящего в начале каждого года, когда на земле отмечается праздник Загмук, где царь богов, Бел или Мардук, восседал на троне, а прочие боги, из страха и уважения, стояли на коленях вокруг него; в это время Бел-Мардук отнимает от своей груди табличку судеб, и даёт её своему сыну Набу (Nabou), который записывал на ней божеские решения - тем самым ежегодно решалась судьба каждого смертного на весь этот год; решения богов пребывали в тайне от людей, но они нередко открывали тем предначертанное сами, иногда являясь к ним для этого лично). То есть речь идёт об организованном обществе с разными уровнями иерархии.
В начале все боги именовались Ануннаками (Ανουννάκοι). Затем их разделили на две категории, на небесных богов под названием Игиги, и на богов Земли и Подземного мира, которые удержали своё прежнее имя. Божественная иерархия не была насаждена единомоментно, но подверглась множеству изменений. Великое древнейшее божество плодородия и рождения, которое сперва почитали шумеры, разделилось на множество божеств, без определённой связи между собой. Позднее, из-за духа национального эгоизма, боги были распределены по иерархии в зависимости от значения города, в котором каждый из богов особенно почитался. В конце концов официальные теологи Вавилона определили окончательную иерархию богов, разместив их по триадам, главнейшими из которых были две - первая включала великих богов Ану, Бела и Эа, а вторая - богов-звёзд Сина, Шамаша и Иштар (η Ιστάρ, Istar). _________________ Мой девиз: один против всех, и всем несдобровать...
Добавлено: Вс Апр 07, 2024 4:28 am Заголовок сообщения:
(ПРОДОЛЖЕНИЕ…)
ВЕЛИКИЕ БОГИ
После победы Мардука над Тиамат, воцарился мир и порядок в Мире богов, и произошло распределение юрисдикций и обязанностей богов. Вселенная была разделена на три региона, каждый из которых возглавлялся собственным богом. Ану взял Небо, Бел - Землю, а Эа - водный элемент. Таким образом сформировалась триада Великих богов.
Иллюстрация 12: Камни кудурру (kudurru) - это, быть может, наиболее характерные из памятников, сохранившихся от Касситского Вавилона. Отменный камень на данной иллюстрации описывает уступку земли одним отцом его сыну (XII век до н. э.). Знаки обозначают различные божества, и включают дракона и кайло Мардука (3-й список). Наверху изображены Луна (Син), планета Венера (Иштар) и Солнце (Шамаш), короны из рогов, олицетворяющие Ану и Энлиля, а также козёл-рыба Эа. Луврский Музей, Париж.
Ану
Сын Аншара и Кишар. Его имя означает «Небо» (вариант первого перевода книги: сын Аншара и Кишар (букв. «Небо»). Он - господин Неба (являющегося его царством), который живёт в самой высокой точке, на высшем Небе, именуемой «небом Ану». Это высший бог, и все остальные почитают его как своего отца, или как своего предводителя. Они прибегают к нему, когда у них есть некая жалоба или обвинение (вариант первого перевода книги: во время Потопа боги прятались рядом с Ану, и ему же они жаловались). Так, когда герой Гильгамеш (ο Γιλγαμές, Gilgamesh) жёстко отверг богиню Иштар, то она отправилась к своему отцу, богу Ану, и сказала ему: «Мой отец, Гильгамеш проклял меня». Тогда она попросила Ану «сотворить небесного быка», и спустить его на Гильгамеша. Подобным образом Ану судит все важные случаи (вариант первого перевода книги: в своём суде Ану предусмотрел все случаи противоречий между судящимися). Когда Адапа (ο Αδάπα, Adapa) победил крылья Севера, Ану позвал его, чтобы тот предстал перед ним, поскольку он концентрирует в себе все элементы владычества, силу и справедливость (вариант первого перевода книги: когда Адапа разбил северное крыло, то Ану наказал его по своим законам). Эмблемой Ану является тиара с рогами, символ всесилия (вариант первого перевода книги: эмблемы Ану - тиара и рога, символы всесилия). Перед своим царским троном он имеет царские эмблемы (вариант первого перевода книги: перед высоким троном Ану висят эмблемы царства) - «скипетр, диадему, корону и посох (η ράβδος) правителя». Он изображается с тиарой помещённой на троне. Он имеет под своим началом и армию, и звёзды, которые он создал для того, чтобы уничтожать злые существа (вариант первого перевода книги: армия Ану - это звёзды, которые он создал для борьбы против «плохих»), и которые называются «воинами Ану». Он всегда пребывает на Небе, никогда не покидая его, чтобы спуститься на Землю, и когда он движется, оставляя свою недвижимость, то он делает это для того, чтобы прогуляться по небесному пространству, которое принадлежит исключительно ему, и которое именуется поэтому «дорогой Ану». Хотя он несомненно является высшим богом, этот бог тоже имеет свои недостатки - например, он не сумел победить Тиамат, уступив триумфальную победу над ней Мардуку.
С помощью его супруги, богини Анту (η Αντού, Antou), он надзирает сверху за судьбами Вселенной, а человеческие судьбы его вовсе не интересуют (вариант первого перевода книги: Анту, жена Ану, помогает ему решать судьбы мира, не опускаясь до людского). Поэтому, хотя все почитали его, он был заменён другими богами, забравшими себе его юрисдикции. Однако он обладал столь большим авторитетом, что власть его противников утвердилась лишь после того, как они приняли его имя (вариант первого перевода книги: Ану всегда был чтим, однако другие боги взяли себе сперва его место, а вскоре после этого восприняли себе и имя Ану - во множественном числе).
Бел
Напротив, Бел (его имя по-гречески пишется ο Βήλος) вмешивается в земные дела. В Ниппуре, в Шумере, первоначально почитали Энлиля - владыку атмосферы, бога пожара, имевшего оружие «амару» («αμαρού», amarou), то есть потопа (вариант первого перевода книги: Бел связан с происходящим на Земле; шумеры. Как и Зевс у греков, он символизировал природные силы, и уже вскоре он стал восприниматься как Владыка человеческих судеб (главным образом ниппурцы) почитали его как бога атмосферы, у них это Энлиль, который был богом пожара, обладавший оружием амару (то есть Потопом); этот Энлиль являлся главой сил природы и судеб людей). Когда вавилоняне восприняли богов Шумера, то они поместили Энлиля лишь на второе место в высшей триаде богов, и поменяли его имя с «Энлиль» на «Бел», то есть «Господин». Бел являлся главным Господином, владыкой, тем, чья власть простирается по всей Земле (вариант первого перевода книги: теперь он стал богом Земли). Его величали «царём страны» или «владыкой областей». Хотя он обладал собственным местом для прогулок на Небе (вариант первого перевода книги: на Небе Бел обладал собственным домом для совершения прогулок), «дорогой Бела», Бел проживал на Земле, на Великой Горе Востока, где он ежегодно принимал остальных богов, чтобы определять судьбы мира, и из этого почтенного собрания лишь он один принимал решения по этому поводу (вариант первого перевода книги: там Бел каждый год давал указания о судьбе мира, согласно принятым им решениям). Как и Ану, Бел также обладал эмблемами царствования, и он уступал их лицам, которые выбирал сам (вариант первого перевода книги: которые он давал своим любимцам, то есть царям земли). Цари были не более чем местными надзирателями, «патеси» (patesi, πατέξι) Бела. Чтобы эти люди стали возвышаться над людьми, было достаточно чтобы Бел произнёс их имя - слово Бела было всесильно:
«Речь Бела - это дыхание, око, не видит его.
Его речь - это движущийся поток, не имеющий противника.
Его речь со спокойных небес, заставляет Землю успокаиваться.
[,,,]
Его речь, когда он спокойно идёт, уничтожает всю местность вокруг.
Его речь, когда он идёт быстро, сокрушает дома, заставляет всю кругом местность рыдать!
[…]
Когда слышится его голос, то небеса вверху начинают сами успокаиваться».
Бел давал людям всё хорошее и всё плохое. Так, он бы тем, кто в некий день ярости отправил Потоп, чтобы тот уничтожил Человечество, а также тот, кто не усомнившись бросался, чтобы освободить мир от чудовищ. Так например, он сражался с драконом, порождением моря, который вызывал великие разрушения в районах городов:
«Люди плакали, и постоянно говорили:
«Кто сразится с драконом, кто отправит его обратно в море?»
Боги растрогались и провели собрание. Бел описал это чудовище. Он сказал:
«У него есть длина в 50 двойных лье, а его рот - имеет ширину в шесть локтей».
Испугались боги, никто не смел бороться с чудовищем, хотя они и знали, что его победитель стал бы абсолютным владыкой Вселенной.
Благодаря подталкиваниям (уговорам) со стороны бога Сина, согласился сразиться с чудовищем бог Тикхон (ο Τισχόν, Tichkhon), но он потерпел неудачу.
Затем борьбу принял на себя Бел, который отправил тучу и ужасную грозу (вариант первого перевода книги: и ужасающий ветер), чтобы убить дракона, но это у него не вышло.
Лишь при помощи «печати своего сердца» он одолел чудовище (вариант первого перевода книги: победил Бел дракона, бросив на него «печать его души»), которое упало, испустило дух и излилась его кровь, на что [то есть на изливание его крови] понадобилось три года, три месяца и три дня (вариант первого перевода книги: и одного дня)».
Таким образом Бел принял власть на земле. В те времена, когда Бел под именем Энлиль царствовал над Ниппуром, он имел супругой Нинлиль (η Νινλίλ, Ninlil), которую позднее почитали под именем Нинхурса (η Νινχαρσάγκ, Ninharsag), что означает «госпожа горы», поскольку она совместно со своим супругом жила на Восточной горе. Её также называли Белит (η Μπελίτ, Belit), то есть «Госпожа». Хотя её называли «матерью богов», Нинхурса или Белит никогда не имела никакого преобладания в Вавилонском Пантеоне. Напротив, она кормила своим священным молоком людей, которых Бел предназначал, чтобы они стали царями (вариант первого перевода книги: и она кормила своим молоком тех, кого Бел назвал царями). Поэтому владыки на земле, благодаря ей, могли хвалиться своим божественным происхождением.
Эа (Έα, Ea)
Его имя переводится как «жилище вод», что указывает на то, чем именно он правил. Это бог вод расположенных вокруг земли и под землёй (последние олицетворялись богом Апсу). Царством Эа является Апсу, то есть водный слой, окружающий Землю, и одновременно являющийся слоем, расположенным под ней. В главе, посвящённой Сотворению мира мы уже описали, что плодотворящие воды Апсу были иными, нежели солёная и бурная вода моря. Верили также, что Апсу, источник изобилия и счастья на земле, являлся также источником всякой мудрости и всевозможного знания. Владениями Эа также были ручьи и реки, выходящие из-под земли (в том числе великие реки несущиеся по Халдейской равнине), которые, как считалось, проистекали из Апсу. Было бы ошибочно отождествлять Эа с древнегреческим Посейдоном, поскольку Эа не являлся морским богом - ведь и древние греки различали между собой реку Океан и «бесплодное море». Эа - это сын богини Бау (η Μπάου, Baou), и в Шумере он носил имя Энки (Enki), то есть «господин Земли», и он был советчиком богов. В своём качестве бога управлявшего Апсу, Эа был и богом высшей мудрости. Он играл первенствующую роль в магических ритуалах, был руководителем магических действий, и боги просили его советов, и поэтому его именовали Ниниги-азаг (ο Νινίγκι-αζάγκ, Ninigi-azag), что означает «господин со священным глазом», или, иначе говоря, «тот, от кого ничто не ускальзывает. Он также может судить и об ошибках богов. Когда Бел принял решение истребить Человечество при помощи Потопа, Эа упредил подобную катастрофу, поскольку он успел сперва предупредить о ней Утнапиштима. Совместно с Шамашем он давал предсказания, и люди призывали его в ходе магических ритуалов. Он был богом человеческих достижений, покровителем строителей кораблей, каменотёсов и ювелиров, работавших с золотом. Он изготовил план храма в Лагаше, составив его план. Также некоторые верили, что он был творцом Человека, поскольку это он слепил людей из глины, и он именовался поэтому богом-гончаром. Город Эриду, лежавший на юге Шумера, близ Персидского залива, был его земным городом.
Эриду был первым городом, который был сотворён из водного элемента, и там Эа имел свой дворец, Эзуап (το Εζουάπ, Ezuap) («Обилище Апсу»), и там поблизости находилось некое чудесное дерево, «кишкану» (ένα «κισκανού», kishkanou) с яркими листьями из лазурита и с широкой тенью, как в лесу (вариант первого перевода книги: это дерево было чёрным, с блестящими как лазурит листьями, с глубокой как в лесу тенью). Он (то есть Эа) изображался как дикий козёл с рыбьим хвостом, или как человек, с плеч которого (вариант первого перевода книги: с которого) или из сосуда, который он держит, проистекают источники (вариант первого перевода книги: льются воды). Супруга Эа именовалась Нинки (η Νίνκι, Ninki) («Госпожа Земли») или Дамкина (η Νταμίνκα, Damkina) или Дамгальнунна (Νταμγκάλνού-ννα, Damgalnounna) («Великая супруга Господина») - о ней ничего особенно не известно.
Таким образом, Эа замыкал великую триаду месопотамских богов. Это была великая триада богов, которая сохранилась вплоть до дня, когда Вавилон, господин Шумера и Аккада, сделал главой Пантеона своего национального бога, Мардука.
Мардук (ο Μαρδούκ, Mardouk)
Он был первородным сыном Эа, потомком Апсу. Первоначально он представлял оплодотворяющую энергию воды (вариант первого перевода книги: это первородный сын Эа, он происходил из Апсу, а поэтому он первоначально обозначал оплодотворяющую энергию воды), он заставлял расти растения и созревать злаки. Следовательно, он был главным образом аграрным божеством, что подтверждается и его символом, которым была «мару» («μαρού», marou), то есть простое «кайло». Авторитет Мардука возрастал параллельно с авторитетом и могуществом его любимого города, Вавилона. В конце концов он стал занимать первое место в Месопотамском Пантеоне среди богов, которое он завоевал посредством жестокой борьбы и совершив множество деяний - например, лишь он один имел смелость выступить против чудовищной Тиамат (о чём повествует поэма «Энума Элиш», где нет ни слова о Беле), перед боем с которой он попросил у собрания богов высших званий, а также чтобы они уступили ему привилегию определять рок (судьбу), на что те согласились. После его победы, боги, в знак благодарности, предоставили Мардуку 80 (вариант первого перевода книги: 50) титулов, каждый из которых соответствует некой отдельной божественной юрисдикции. Таким образом Мардук сумел сконцентрировать в своём лице все божественные качества. Таким образом он был не только «тем, кто создаёт злаки и растения, и заставляет растительность цвести», то есть сельским богом, но и становится:
«Светом отца, его породившего,
Обновителем богов,
Господином чистой магии, которая заставляет мёртвых жить (вариант первого перевода книги: Господином белой магии, воскресающей мёртвых),
Тем, кто знает, что имеют на сердце боги (вариант первого перевода книги: Знающим помыслы богов),
Стражем правосудия и справедливости,
Творцом всех и всего,
Первым из всех Господов,
Господином царей,
Пастырем богов…»
Бел передал ему титул «Господина страны», а сиявший от радости от победы своего сына Эа воскликнул:
«И он, как и я, пусть именуется Эа!
Все мои повеления пусть говорит он! (вариант первого перевода книги: Пусть он отдаёт приказы, равносильные приказам его отца!»
Таким образом Мардук впитал в себя всех остальных богов и заменил их всех во всех их сферах ответственности и правах. Он организовал Вселенную, определил жилища для богов, указал траектории движения для планет (предопределил путь звёзд), из своей крови создал человека, «господина жизни» (вариант первого перевода книги: сам будучи «господином жизни»), а как великий врачеватель он подменил своего отца, бога Эа, в магических священнодействиях. После того, как он принял в свои руки управление четырьмя сторонами Земли, переданное Мардуку Белом, Мардук стал высшим владыкой Ануннаков; он ежегодно определял предначертанное (предрешал судьбы мира) в Дулазаге (το Ντουλαζάγκ, Dulazag), который заменил прежнюю Восточную гору. Даже Ану, высший бог, познал отголосок, который имела возрастающая сила Мардука, поскольку сын Эа отнял у него Ануту (το Ανουτού, Anoutou), то есть высшую должность Ану (вариант первого перевода книги: Ану передал Мардуку своё высшее звание - Ануту), и таким образом слово Мардука стало «как слово Ану». Действительно, Мардук и в самом деле хотел удержать свой вес (=свой новый удел) также иными средствами - как например победой над Тиамат. Известно, что привилегии высших богов заключались в том, что они определяли человеческие судьбы, и тот, кто владел табличками судьбы, был всесилен (вариант первого перевода книги: а обладание табличками судьбы было гарантией всесилия). Однако однажды птица-буря Зу (η Ζου, Zou) украла эти знаменитые таблички. Тогда Ану предложил царство над богами тому, кто эту птицу найдёт (вариант первого перевода книги: тому, кто эти таблички вернул бы). Для того, чтобы принять это дело на себя, были по-очереди призваны Адад (ο Αντάντ, Adad) и Иштар, которые отказались это сделать, а также Лугальбанда (ο Λουγκαμπαντά, Lugalbanda), который, несмотря на всю свою хитрость, потерпел поражение в этом деле. Мардук, однако, преследовал вора, Зу, догнал и поймал его, сломал ему его череп и забрал украденное. Но и в других случаях Мардук продемонстрировал своё неукротимое мужество (вариант первого перевода книги: тем самым, неукротимое могущество Мардука подтвердилось ещё раз). Злые духи, «утукку» (τα «ουτουκκού», outoukkou), разозлённые на бога Луны Сина, который преследовал ночных преступников (злодеев), составили против этого бога заговор, и их соучастниками стали бог Шамаш, богиня Иштар и бог Адад, и им удалось затмить свет Луны (вариант первого перевода книги: подготовили для него ловушку, и при помощи Шамаша, Иштар и Адала они затмили его свет). Как и в случае с Тиамат, Ану и Эа вновь охватил ужас. Мардук, однако, вступил в войну с мятежниками, обратил их в бегство и вернул Сину его свет (=сияние). Поэт говорит:
«Когда он в ярости, никакой бог не может сопротивляться…
Перед лицом удара его меча, все боги обращаются в бегство.
Ужасающий владыка, никакой бог не сравнится с ним! (вариант первого перевода книги: великий господин, превзошедший всех богов!)
Светится его оружие во время бури.
В его свете, скрытые горы переворачиваются (вариант первого перевода книги: , переворачивая горы)».
Вообще, Мардук изображался вооружённым кривой саблей или ятаганом (η πάλα), сокрушающим и обрушивающим наземь рогатого дракона, в качестве воспоминания о его победе над Тиамат. Таким образом он был изображён в Эсагиле (το Εσαγκίλ, Esagil), знаменитом святилище Вавилона, вместе со своей супругой Сарпанит (η Σαρπανίτ, Sarpanit). Каждый год в известный день со всей официальностью и пышностью из Эсагилы вывозили статую Мардука посреди большого шествия за пределы города Вавилона, в загородную местность Акиту (η ύπαιθρος Ακιτού, Akitou). Там, в одном храме, статуя оставалась затем много дней, чтобы верующие могли прийти туда и поклониться ей. Обычай, как пишет Thureau-Dangin, велел жрецам петь в это время молитвы, а также он включал магические ритуалы, очистительные обряды и жертвоприношения. Сам царь лично прибывал в Акиту, чтобы поклониться Белу-Мардуку и почтить его. Затем статую перевозили в сопровождении шествия по священной дороге к берегу Евфрата, ложили её на лодку, и она по реке доставлялась к началу другой священной дороге, которая вела в Акиту - у начала этой дороги статую снова вытаскивали из лодки. И побыв недолго там, в этом загородном храме, бог возвращался в Эсагилу. Эти праздненства имели продолжительность не более (вариант первого перевода книги: не менее) 10 дней. Очевидно, на этих празднествах вершились таинства (=мистерии), изображавшие смерть бога, его воскресение и, наконец, его брак с богиней. Аналогичные ритуалы с такой же организацией проводились ежегодно в Уруке, чтобы почтить Ану и Иштар, и в Уре - в честь бога Наннара (Ναννάρ, Nannar).
Ашшур (ο Ασχούρ, Ashour)
Когда Ниневия, сила которой постоянно возрастала, затмила Вавилон, Ашшур, национальный бог ассирийцев, занял первое место. Для облегчения такой замены, Ашшура отождествили с древним вавилонским богом Аншаром (ο Ανσχάρ). Таким образом Ашшур стал "царём всей суммы богов, создавшим самого себя, отцом богов, творцом Неба Ану и Ада, вылепившим всю суммы людей и жителем блистательных небес, Господином богов, Господином предначертаний..." Его имя означает "Милостивый", "Благосклонный". Однако Ашшур был главным образом военным богом, он обладал теми же воинственными инстинктами, как и народ, которому он покровительствовал. Он сопровождал войска в боях и сражался вместе с ними; он направлял оружие и дарил ему и войскам победу. Поэтому он и принимал наилучшую часть добычи, а побеждённые и захваченные народы становились его подданными. Конечно, он не отказывался представать перед своими верующими, чтобы вселить в них смелость, мужество, боевой дух и доверие. Некогда он отправился к царю Лидии, и сказал ему: "Поцелуй ноги Ашшурбанипала, царя Ашшура, и во имя его ты полностью разгромишь своих врагов". Вообще, Ашшур изображался в образе крылатого диска - либо верхом на быке, либо развевающимся по ветру. Эти изображения имели военный характер. Но Ашшур был не только богом войны. Как высшее божество, он был великим богом плодородности, окружённый на изображениях ветвями с эмблемой в виде козы. Супругой бога Ашшура была богиня Иштар, о которой речь пойдёт в одной из глав ниже. _________________ Мой девиз: один против всех, и всем несдобровать...
Последний раз редактировалось: andy4675 (Пт Апр 12, 2024 10:03 pm), всего редактировалось 1 раз
Бог-Луна занимал первое место в астральной триаде богов. Два других её члена, Шамаш и Иштар, то есть Солнце и планета Венера, были его детьми. В самом деле: из тьмы породился свет. Син, который в Уре почитался под именем Наннар, изображался старцем с длинной бородой цвета лазурита. Обычно он одевал головной убор вроде фески. Каждый вечер он восходил на свою светящуюся лодку, которая для иных была не лодкой, а светящимся оружием Сина, светлым полумесяцем Луны, которая обегала бескрайние небесные пространства. Что же касается полнолуния, которое через регулярные промежутки освещало небо как венец, то оно само было, конечно, божественной короной Сина, которую в это время именовали «десятью тысячью диадемы» (вариант первого перевода книги: при полнолунии Сина именовали «Хозяином диадемы») или же полный месяц именовали «тот, о котором ни один бог не ведает, что он имеет глубоко в своём сердце», поскольку он постоянно видоизменился благодаря некой тайне (вариант первого перевода книги: из-за постоянных изменений формы Луны, Сина именовали «тот, о котором ни один бог не знает, что у него на сердце»). Поскольку Син отправлял свой свет посреди ночной тьмы, он стал препоной для преступников и для их злодейских замыслов. Поэтому зловредные духи рассорились с ним, и после того, как они привлекли на свою сторону сперва его детей, Шамаша и Иштар, а затем Адада, Бога Грома, они сумели затмить его (вариант первого перевода книги: поскольку свет луны мешает преступникам совершать злодеяния, злые духи уговорили Шамаша, Иштар и Адада заслонить её). Порядок был восстановлен благодаря вмешательству Мардука. Син обладал и иными юрисдикциями, касающимися разделения времени, которые ему предоставил Мардук в начале Сотворения следующими словами:
«В начале месяца ты будешь светить над страной
Очень высокий с рогами. Это будет продолжаться шесть дней.
На седьмой день ты будешь разрезать корону на две части.
На четырнадцатый день ты будешь выходить целым».
Син также был мудр. В конце каждого месяца боги посещали его и обсуждали с ним, прося его советов. Его супругой была Нингал (η Νινγκάλ, Ningal), «Великая госпожа». Кроме Шамаша и Иштар говорили, что он имел ещё одного сына, Нуску (ο Νούσκου, Nouskou), бога огня.
Шамаш (ο Σαμάς, Shamash)
Каждое утро люди-скорпионы, которые живут на восточных горах и никого не подпускают, открывают на боку одной из гор некую дверь с тяжёлыми створками (вариант первого перевода книги: каждый раз по утрам люди-скорпионы, живущие на восточных горах, никому не дают к ним приблизиться. Они открывают в одной из этих гор одну дверь с тяжёлыми створками), откуда выходит (вылетает) Шамаш, бог-Солнце, для совершения своего дневного круга, и он излучает светлые лучи со своих плеч. Он держит некий предмет наподобие пилы - это либо оружие, либо просто ключ к Восточным вратам (вариант первого перевода книги: Шамаш - бог Солнца, на плечах которого находится лезвие пилы, оружие или ключ от Востока, или нечто иное).
Он быстро восходит на вершину горы, где встречает Бунене (ο Μπουνέν, Bounene), колесничего, который уже приготовил колесницу бога Солнца. Сквозь светящиеся водопады Шамаш медленно восходит к небу (вариант первого перевода книги: среди огня Шамаш начинает путь по небу). Вечером он идёт на Запад, где открывает одну дверь, через которую Солнце входит вглубь Земли. Солнце зашло (вариант первого перевода книги: к вечеру Шамаш оказывается у большой горы Запада, где открывается одна дверь, и Солнце входит через неё). Ночью Шамаш продолжит свой ночной путь, и прежде чем рассветёт он снова будет в Восточных горах (вариант первого перевода книги: всю ночь Шамаш идёт на Восток, а к утру он вновь оказывается на месте). Его сила и храбрость были характерными чертами этого бога, который одолевал ночь и прогонял Зиму (вариант первого перевода книги: Шамаш молод, силён, смел, он является гонителем ночи и холодов зимы). Он был богом правосудия, поскольку своим светом он рассеивает тьму, которая благоприятствует преступлениям, и он был ужасом для преступников. Этот свет «ломает рога того, кто умышляет совершить преступление» (вариант первого перевода книги: но главное, Шамаш - это бог справедливости. Он гонит темень, необходимую преступникам, и последние боятся его. Свет Шамаша «разбивает тот рог, который думает совершить зло»). Его не может избежать никто, поскольку он не только всё видел, но и лучи его были большой сетью, в которую вылавливались преступники (вариант первого перевода книги: его лучи - это сети, ловящие преступника, которого всевидящий Шамаш видел). Поэтому он получил титул (вариант: эпитет) «судьи Неба (или: Небес) и Земли», «высшего (или: верховного) судьи Ануннаков», «Господина Суда». Его святилище в Вавилоне именовалось «домом судьи мира». Из-за этих его полномочий (вариант первого перевода книги: в этой его роли) бог изображался восседающим на троне и держащим в своей правой руке скипетр и перстень.
Как и греческий солнечный бог Аполлон, Шамаш был богом предсказаний (вариант: мантики), который при помощи «бару» (το «μπαρού», baru) прорицателя открывал людям тайны будущего. После жертвоприношений Шамашу прорицатель обследовал формы, которые принимало масло на воде в священном ведре (вариант: в священной бочке), или по печени жертв, либо читал желания богов по расположению звёзд, по движению планет и по небесным метеоритам. Предсказаниями занимались главным образом в Сиппаре, где Солнце почиталось особенно, поскольку это был город Шамаша. Его супругой была Айа (η Άγια, Aya), их детьми были два божества - Кетту (ο Κεττού, Kettou), то есть правосудие (η δικαιοσύνη), и Месару (ο Μεσαρού, Mesharou), то есть справедливость (το δίκαιο). Семья Шамаша почиталась вместе с ним.
Иштар (η Ιστάρ, Ishtar)
Для одних это дочь Ану, для других - дочь Сина, носительница эпитета «богиня утра и вечера». Это одна из самых значительных фигур Ассиро-Вавилонского Пантеона, олицетворение (на божественном уровне) планеты Венеры. Как образ, это довольно сложное божество, и в Сузах (τα Σούδα) (первый перевод книги: τα Σούσα) Иштар считали одновременно мужским и женским божеством, и по этой причине в то время как ассиро-вавилонцы знали её как богиню, арабы сконструировали из неё одного своего бога - Атхара или Аттара (ο Ατχάρ, Atthar). Столь же сложны и её функции.
Как дочь бога Сина, это военная богиня, как дочь Ану - это богиня любви. Военная Иштар, которая первоначально почиталась в Халлабе (Hallab), была дочерью Сина и сестрой Шамаша, носившей эпитет «Госпожа битв», «Храбрая богиня» черты, которые она сохранила и после того, как её восприняли ассирийцы. Она вышла замуж за Ашшура, следовала за ним в его походах, и принимала участие в битвах «окутанная ужасом».
Она изображалась стоящей на колеснице, которую влекли семь львов, и держащей лук. Её особенно чтили в Ниневии близ Арбел (вариант первого перевода книги: в Ниневии и Арбеле). Как военную богиню, под именем Анунит (η Ανουνίτ, Anounit), её почитали в Аккаде (η Αγάδη), столице Аккада, и в Сиппаре. Она была сестрой богини Эрешкигаль (η Ερεσκιγκάλ, Ereshkigal), царицы Ада, и она сильно содействовала увеличению населения Нижнего мира, поскольку она была «звездой плачей», «которая заставляет любимых братьев убивать друг друга, которая заставляет друга оставлять дружбу». В Эрехе (Erech), Иштар, дочь Ану, напротив - считалась главным образом богиней любви и наслаждения. Это не означает, что в этой своей ипостаси она имела более мягкий характер, нежели у воинственной Иштар, поскольку эта богиня всегда имела вспыльчивый и жестокий (насильственный) характер, и она была требовательна к исполнению её планов (вариант первого перевода книги: она не выносила ни малейшего препятствия исполнению её планов). Она говорит своему отцу Ану:
- Если ты не уничтожишь (вариант первого перевода книги: если ты не создашь) небесного быка, то я разобью…
Мёртвых станет больше, чем живых.
Некогда, когда она подумала, что врата Ада не открылись сразу, как только она предстала перед ними (вариант первого перевода книги: однажды, когда врата Ада не открылись перед Иштар достаточно быстро), она пригрозила привратнику:
- Если ты не откроешь врата, и я не смогу войти,
Я сломаю дверь, я сломаю засов,
Я уничтожу порог, я разобью дверные створы,
И я оставлю мёртвых уйти, и они съедят живых!
Однако Иштар это та (вариант первого перевода книги: эта же Иштар является той), кто наполняет природу любовной страстью. Если эта её активность прервётся, то:
«бык не залазит на корову, осёл не приближается к ослице, и мужчина не занимается любовью с рабыней (вариант первого перевода книги: и мужчина не соединяется с рабыней) посреди дороги».
Священная проституция была частью её культа. Когда богиня Иштар спускалась на землю, за ней следовала свита из «гетер и проституток». Её священный город Эрех именовался «городом священных проституток», поскольку и она сама была «проституткой богов», и она сама первая ощущала те чувства, которые она внушала другим. Её любовники были неисчислимы, и они были из различных категорий существ. Но горе тому, кого избирёт Иштар! Нестабильная в своих отношениях богиня была жестока к своими эфемерным любовникам, которые дорого платили за её преходящую благосклонность к ним. Животные, порабощённые любовью, утрачивали часть своих способностей и попадались в ловушки, созданные людьми, либо подвергались одомашниванию. Герой Гильгамеш говорит Иштар:
«Ты полюбила льва, обладающего столь великой мощью, и что ты из него сделала! (вариант первого перевода книги: и до чего ты его довела!)
Ты полюбила коня, гордого и военного, и ты поработила его узде и кнуту!»
Что же касается людей, то под влиянием страсти и ревности они становились подобными диким животным, и об этом говорит Гильгамеш следующими своими словами:
«Ты полюбила пастуха, он каждый день приносил тебе в жертву коз, ты ударила его и заставила его превратиться в леопарда».
Даже для богов любовь Иштар была роковой. В своей юности (молодости) она полюбила Таммуза (ο Ταμμούζ, Tammouz), бога жатвы, и если мы поверим Гильгамешу, эта любовь вызвала смерть Таммуза. Опечаленная Иштар долго оплакивала (вариант первого перевода книги: долго несла траур в честь) своего любовника - несколько веков спустя то же самое сделала и Афродита ради Адониса. Чтобы вновь найти Таммуза, и вытащить его из скорбного места, где он пребывал, Иштар решила спуститься в Ад, «в страну без возврата, в дом, из которого тот, кто входит, более не выходит». Она добилась, что перед ней открыли врата входа в Подземный мир, и прошла семь поясов, снимая перед каждой из дверей одну из своих одежд, украшения на своей груди, пояс с драгоценными камнями оплодотворения, браслеты со своих рук и ног, и, наконец, одежды стыда со своего тела (вариант первого перевода книги: снимая перед каждыми из их врат одну из своих одежд или украшений: корону, серьги, ожерелье, украшения её груди, ремень с драгоценными камнями оплодотворения, браслеты её рук и ног и, наконец, одежду стыда её тела).
Так она прибыла к Эрешкигаль (η Ερεσκιγκάλ), царице Ада, предстала перед ней, и бросилась на неё. Последняя призвала на помощь своего вестника, Намтару (Ναμταρού, Namtarou), и велела ему запереть Иштар во дворце, и наслать на неё 60 болезней. И вот, Иштар находится в тюрьме, на Земле царит упадочное настроение, а на бескрайнем Небе - печаль (вариант первого перевода книги: траур). После этого Шамаш и Син, брат и отец Иштар, пожаловались Эа, который, чтобы освободить и спасти Иштар, сотворил женоподобного Асушунамира (ο Ασ(σ)ουσουναμίρ, Asoushounamit), и отправил его «в страну, откуда не возвращаются» при помощи магических слов (вариант первого перевода книги: снабдив его магическими словами), которые должны были сломить волю Эрешкигаль. Напрасно царица Ада сопротивлялась и тоже старалась «околдовать Асушунамира великой магией», «магия» Эа была сильнее, и Эрешкигаль была вынуждена освободить Иштар.
Затем богиня была окроплена водой жизни, и имея своим путеводителем Намтару она вышла обратно через семь ворот Ада, где она опять брала украшения, которые она оставляла, когда входила через них. Чтобы облегчить выход Иштар, Таммуз, одевая праздничные одеяния, играл на своей свирели, поскольку, как говорит хтоническая богиня Белили (η Μπελιλί, Belili), сестра Таммуза:
«Когда Таммуз играет мне на своей свирели,
которая сделана из лазурита и имеет кольцо из гагата,
когда вместе с ним мне играют плакальщики и плакальщицы, то мёртвые поднимутся снова, они будут вдыхать ливаном».
Несмотря на её жестокий характер, Иштар была не чужда и доброта: её имя означает «Милостивая», и многие смертные видели от неё нечто хорошее (вариант первого перевода книги: и во многих случаях Иштар услужила смертным). А некоторые цари были обязаны своим восхождением на престол страстной любви Иштар - к примеру, одним из них был Саргон, царь Аккада. Такими словами он сам описывает его приключение:
«Моя мать была жрицей, но кем был мой отец я не знаю.», - говорит он сам, - «Моя мать, жрица, обрела меня в своём лоне и тайно родила меня, положила меня в одну корзину, запечатала её сосновой смолой (το κατράμι) и бросила меня в реку, которая по стечению обстоятельств не имела тогда много воды, унесла меня к Акки (ο Άκκι, Akki), человеку ответственному за обучение. Он взглянул на меня с добротой, взял меня из реки, усыновил меня и сделал меня своим садовником. И тогда богиня Иштар полюбила меня, и я стал царём».
(по переводу, сделанному Ohorme)
Отношение Иштар к тем, кого она любила доходило до материнской нежности. К примеру, такие слова она рекла Сарданапалу:
«Как мать над своим ребёнком, также и моё лицо покрывает твоё.
Как вырезанное золотое украшение я положу тебя между моих грудей.
Ночью я буду накрывать тебя, днём я буду одевать тебя.
Не бойся, ты, мой маленький, ты, которого я вырастила».
Иштар - владычица мира через посредство любви; она была самой популярной богиней в Ассирии и Вавилонии. Оттуда её слава разошлась далеко. Под именем Астарта (η Αστάρτη) она стала великой богиней Финикии, и подарила многих своих характерных черт Афродите.
Иллюстрация 13: победная стела Нарам-Сина из песчаника. Изображены воины-победители, попирающие ногами врага. От изначальной надписи сохранились лишь следы, но на вершине горы есть вторая надпись эламского царя Шурук-Наххунте, который тысячу лет спустя перенёс эту знаменитую стелу из Сиппара в свою столицу Сузы. Музей Лувра, Париж.
Нин-Урта (ο Νιν-Ούρτα, Nin-Ourta)
С Иштар завершается великая триада богов-звёзд. В Шумере и Аккаде поклонялись и ещё одному божеству с аналогичными характеристиками, которое, как представляется, было олицетворением созвездия Ориона, и в зависимости от региона именовалось Нин-Гирсу (ο Νίν-Γιρσού, Nin-Girsou), Нин-иб (Νιν-ιμπ, Nin-ib), Нин-Урта.
Нин-Гирсу почитался в Лагаше, и говорили, что он был сыном Энлиля. Нин-Урта считался первородным сыном Бела. Вначале Нин-Гирсу был богом благотворных наводнений, обрабатываемых земель, «богом полей и каналов, фактором плодородия». Позднее он стал богом битв, и этот характер сохранил Нин-Урта - бог охоты и войны. Его называли «богом небесным протагонистом», и он считался «могучим, который бьёт зло (вариант первого перевода книги: плохого) и врага». В качестве орудия и своей эмблемы он имел дубинку с двумя змеями, в форме S с обеих сторон. Его представляли и в качестве бога-кабана, и поскольку ему был посвящён месяц Таммуз, было предположено, что быть может это он в облике дикого кабана ранил бога Таммуза - ассирийского Адониса.
Воинственное настроение (=воинственность) Нин-Урты вызвало великий заговор Природы против него (вариант первого перевода книги: настроило против него войну всей Природы). Даже камни принимали участие в этой борьбе. Иные встали на сторону Нин-Урты, а иные пополнили ряды его врагов. После своей победы, Нин-Урта не забыл своих скромных союзников. Он благословил те камни, которые оставались верны ему, и проклял остальные. Вот почему некоторые камни, как например лазурит и аметист, имеют живую расцветку и являются драгоценными, а иные камни презираются людьми, и не являются драгоценными. Нин-Гирсу имел супругой богиню Бау (η Μπάου, Baou), дочь Ану, «ту, которая вдыхает дыхание жизни». Каждый Новый Год празднуется бракосочетание Нин-Гирсу и Бау. Богиня вступает в брачный зал в сопровождении (вариант: во-главе) верующих, которые несут дары. Семь девственниц-близнецов были потомками божественной пары. В Вавилоне Бау была заменена богиней Нин-Каррак (η Νιν-Καρράκ, Nin-Karrak), а та - Губой (η Γκούμπα, Gouba), которая стала окончательной женой Нин-Урты. _________________ Мой девиз: один против всех, и всем несдобровать...
Последний раз редактировалось: andy4675 (Вт Апр 30, 2024 8:00 am), всего редактировалось 10 раз(а)
Найден онлайн текст цитированной выше в моих переводах книги Felix Guirand, "Всемирная мифология" на английском языке:
Цитата:
ASSYRO-BABYLONIAN MYTHOLOGY
INTRODUCTION
From the beginning of the third millennium B.C., a flourishing civilization existed on the
lower banks of the Tigris and the Euphrates, due to two neighboring peoples: the Akkadians and
the Sumerians. The land of Sumer was situated around the upper end of the Persian Gulf, which
in those days probably extended much further inland than it does to-day, although this belief has
recently been challenged. The towns of Eridu to the south and Nippur to the north marked its
extreme limits: other towns were Lagash, Umma, Erech, Larsa and Ur. The Sumerians had
probably come from central Asia or the Siberian steppes. The land of Akkad, which lay
immediately to the north of Sumer, was peopled by Semites who had probably come from
northern Syria. The site of the city, Agade, from which it took its name, has not yet been identified.
Its other principal towns were - from south to north - Borsippa, Babylon, Kish, Kutha and Sippar.
The question of which of these two peoples was the older has been disputed, as has the
part attributable to each in the development of civilization. As to the respective contributions of
the two races to religion which is all that concerns us here, it is probably most accurate to regard
Assyro-Babylonian religion as not primarily a Semitic religion but as one resulting from the
semitisation of an originally Sumerian or, to employ a more general term, Asian basis.
However that may be, there was indubitably a reciprocal penetration between the religions
of Sumer and Akkad. Each city doubtless venerated its own divinities, but each also welcomed
those of neighboring cities. Conquerors, moreover, would impose their own gods on regions
subdued. In time, these new gods would become identified with the indigenous gods and, if not
actually assimilated, form affiliations and relationships with them. It is this intermixture of the
Akkadian and Sumerian pantheons, completed by the contributions of later epochs, which
constitutes Assyro-Babylonian mythology.
THE CREATION
The myth of the Creation is given to us in a series of seven tablets which in the main come,
like most of the other religious texts which we shall make use of, from the library of Ashurbanipal
in Nineveh. Tablets date from the seventh century B.C., while there are some pieces from Ashur
going back to 1000 B.C. The work as we, have it must be based on much older original texts.
Water is the primordial element. From the fusion of sweet water (Apsu) and salt water (Tiamat)
arose all beings, beginning with the gods.
The Apsu, which is here personified, was a kind of abyss filled with water which encircled
the earth. The earth itself was a round plateau. This plateau was bounded by mountains on which
rested the vault of heaven, and it floated on the waters of the Apsu. From the Apsu came the
springs which broke through the surface of the earth. The Apsu may be compared to the River
Oceanus of the Greeks, which Homer also called the father of all things.
Tiamat was a personification of the sea and represented the feminine element which gave
birth to the world. In the continuation of the story she represents the blind forces of primitive
chaos against which the intelligent and organising gods struggle.
Lakhmu and Lakhamu were the first two to be born. They are rather vague gods, and
seem to be a pair of monstrous serpents. They gave birth to Anshar. the male principle, and to
Kishar, the female principle, who represented respectively, so some think, the celestial and the
terrestrial worlds. In the same way the Greek gods were born of the union of Uranus, the sky, and
Gaea, the earth. But while in Greek mythology Gaea played an important role Kishar does not
appear again in the story.
In the Epic of the Creation it will be noticed that the principal role is played by Marduk; it
is he who triumphs over Tiamat and organises the universe. This is explained by the Babylonian
origin of the poem, for Marduk was, as we shall later see, the great god of Babylon.
Now this is how the people of Sumer and Akkad explained the origin of the world.
In the beginning when 'the sky above had not been named
and the earth below was nameless' there existed only Apsu, the
primordial ocean, and Tiamat, the tumultuous sea. From their
mingled waters came forth first Mummu (the tumult of the waves)
then a pair of monstrous serpents. Lakhmu and Lakhamu, who in
their turn gave birth to Anshar, the celestial world, and to Kishar.
the terrestrial world. To Anshar and Kishar were born the great
gods: Ann, the powerful; Ea, of vast intellect; and the other
divinities. These latter were the Igigi who peopled the sky, and the
Anunnake who were scattered over the earth and through the
underworld.
Soon the new gods with their turbulence disturbed the
repose of old Apsu who complained to Tiamat: 'During the day I
have no rest and at night I cannot sleep.' The two ancestors argued
about the annihilation of their descendants.
'Why should we destroy all that we have rnade?' asked
Tiamat.
'Even though their way is troublesome!' But Ea, who
perceived all things, learnt of Apsu's design and by his magic
incantations was able to seize Apsu and Mummu.
Tiamat, enraged, gathered around her a certain number of
the gods and gave birth to enormous serpents 'with sharp teeth,
merciless in slaughter', to terrible dragons with glittering scales, to
tempest-monsters, savage dogs, to scorpion-men, furious
hurricanes, fish-men and rams. To command this troop she chose
Kingu, to whom she gave sovereignty over all the gods, pinning on
his breast the tablets of fate.
Meanwhile Ea, who knew of Tiamat's plans, went to his
father Anshar. 'Tiamat, our mother,' he said, 'has conceived a
hatred against us. She is gathering an army together, she storms
with fury.' Listening to his son, Anshar was moved. He 'struck his
thigh, he bit his lip, his stomach knew no more rest'. At first he
sent Anu against Tiamat, but Anu lacked the heart to confront the
goddess. Ea was no more courageous. Then Ea summoned Bel-
Marduk, 'the son who makes his heart swell', and bade him to do
battle with Tiamat, promising him the victory.
Marduk accepted, but first insisted that the assembled gods
should confer on him supreme authority. Anshar consented and at
once sent his messenger Gaga to Lakhmu and Lakhamu, as well as
to the other Igigi. All hastened to the Upshukina and, having
kissed each other, sat down to a banquet. After they had eaten
bread and drunk wine they prepared a princely dwelling for
Marduk, the king. They acknowledged his rule over all the world
and accorded him the sceptre, the throne and the palu, giving him
the unrivalled weapon which repelled all enemies, 'Go', they said
to him, 'and slay Tiamat. May the winds carry her blood to secret
places!'
Thus invested Marduk took in his right hand a bow, fixed
the string, hung a quiver at his side, set lightning before him and
made a net in which to entangle Tiamat. He loosed the winds
which he posted beside him; then, taking his chief weapon, the
hurricane, he mounted his chariot - a terrifying tempest - which
was drawn by four swift and violent steeds, fearful in battle. Thus
'arrayed in terror' he went forth to challenge Tiamat to battle.
They rose up, Tiamat and Marduk the Wise, among the gods. The Epic of the Creation
(Tablet IV, vs. 93-104. Dhorme's translation), tells us:
They marched to war, they drew near to give battle.
The Lord spread out his net and caught her in it.
The evil wind which followed him, he loosed it in her face.
She opened her mouth, Tiamat, to swallow him.
He drove in the evil wind so that she could not close her lips.
The terrible winds filled her belly. Her heart was seized,
She held her mouth wide open.
He let fly an arrow, it pierced her belly.
Her inner parts he clove, he split her heart.
He rendered her powerless and destroyed her life.
He felled her body and stood upright on it.
The death of Tiamat spread confusion among her followers. Her auxiliaries fled in disorder
to save their lives, but Marduk caught them in his net and took them all prisoner. With Kingu he
threw them in chains into the infernal regions. Then, returning to Tiamat, he split her skull and cut
the arteries of her blood. And, as he contemplated the monstrous corpse, he 'conceived works of
art'. He clove the body 'like a fish into its two parts'. From one half he fashioned the vault of the
heavens, from the other the solid earth. That done, he organised the world. He constructed a
dwelling-place for the great gods in the sky and installed the stars which were their image; he
fixed the length of the year and regulated the course of the heavenly bodies.
Thus the earth was formed. Then 'in order that the gods should live in a world to rejoice
their hearts' Marduk created humanity. According to the Epic of the Creation Marduk moulded
the body of the first man using the blood of Kingu. A neo-Babylonian text from Eridu says that he
was aided in his work by the goddess Aruru who 'produced with him the seed of mankind'.
Finally there appeared the great rivers, vegetation and animals, wild and domestic. The work of
creation had been achieved.
THE WORLD OF THE GODS
The essential privilege of the gods was immortality. But they had the same needs and
passions as mortals.
They were subject to fear.
During the deluge the gods were disquieted to see the waters rise.
They climbed to the sky of Anu and there:
The gods crouched like dogs; on the wall they cowered.
The gods were also greedy.
When they forgathered they never failed to feast and drink themselves into a state of boisterous
intoxication. The Epic of the Creation says:
They grow drunk with drinking; their bodies are joyful,
They shout aloud, their hearts exult.
They were equally fond of sacrifices. When Uta Napishtim was saved from the Deluge
and, in gratitude, placed offerings on the summit of the mountain, 'the gods smelled the good
odor, the gods swarmed like flies above him who offered them sacrifice'.
Like men the gods had wives and families. They were celestial sovereigns and, like kings
of earth, had their courts, servants and soldiers. They inhabited palaces situated either in regions
above the sky, on the great Mountain of the East, or in the subterranean depths of the underworld.
Although each had his own sphere of influence they would sometimes gather together to debate
common problems. They would then assemble in a hall called the Upshukina. In particular they
would congregate there at the beginning of each year, on the feast of Zagmuk, in order to
determine men's destiny. The gods thus formed a thoroughly organized and hierarchical society.
The divine hierarchy was not immediately established and was often modified. The great
primordial principle of fertility and fecundity, at first worshipped by the Sumerians, was quickly
dispersed into a crowd of divinities who had no precise connection with each other. Later, under
the influence of national pride, the gods acquired rank, the dignity of which corresponded to the
importance in the country as a whole of the city in which they were particularly venerated. Finally
the official theologians of Babylon fixed the hierarchy of the gods more or less definitely, dividing
them into triads. The two principal triads were those of the great gods Anu, Enlil and Ea, and of
the astral gods Sin, Shamash and Ishtar.
THE GREAT GODS
When the victory of Marduk over Tiamat had re-established peace and order in the world
of the gods each divinity received his own particular sphere of influence. The universe was
divided into three regions each of which became the domain of a god. Anu's share was the sky.
The earth was given to Enlil. Ea became the ruler of the waters. Together they constituted the triad
of the Great Gods.
Anu
Anu was the son of Anshar and Kishar. His name signified 'sky' and he reigned over the
heavens. There he resided in the uppermost region, which was called the 'sky of Anu'. He was god
in the highest sense, the supreme god. All the other deities honored him as their 'father', that is to
say, their chief. They came to him for refuge when danger threatened them, during the Deluge for
example. It was to him they came when they had complaints to lodge. Thus the goddess Ishtar,
harshly repelled by the hero Gilgamesh, goes to find Anu, her father. 'Oh my father,' she said to
him, 'Gilgamesh has cursed me,' and she requested him to make 'a celestial bull' to send against
Gilgamesh. In the same way Anu summoned all cases of importance before his tribunal. When
Adapa broke the wings of the South Wind Anu ordered him to appear before him. He combined
power and justice, all the marks of sovereignty. Before the raised throne on which he sat were
placed the insignia of royalty: 'the scepter, the diadem, the crown and the staff of command.' On
monuments a tiara placed on a throne represented Anu. He had, moreover, an army at his
command: the stars, which he had created to destroy the wicked were called 'the soldiers of Anu'.
Anu never left the heavenly regions and never came down to earth. When he abandoned
his majestic immobility it was to walk in that portion of the sky, which was exclusively reserved
for him, the name of which was 'Anu's Way'.
In spite of his uncontested supremacy he was not, however, exempt from weaknesses. We
have seen, that, for example, when he was sent to do battle against Tiamat he was unable to face
the monster and left the glory of victory to Marduk.
Aided by his companion, the goddess Antu, he presided from above over the fates of the
universe and hardly occupied himself with human affairs. Thus, although he never ceased to be
universally venerated, other gods finally supplanted him and took over certain of his prerogatives.
But the great god's prestige remained such that the power of these usurper gods was never firmly
established until they, too, assumed the name Anu.
Enlil (Bel)
Enlil was much more involved in the events, which took place on earth. In the land of
Sumer, and particularly at Nippur, Enlil, Lord of the Air, had been worshipped from early times.
Enlil was the god of the hurricane and his weapon was the amaru, that is, the deluge. Like the
Greek Zeus he symbolized the forces of nature and again like Zeus he was soon considered to be
the master of men's fates.
When the people of Babylon took over the gods of Sumer, far from overlooking Enlil they
made him the second element in their supreme triad. They virtually assimilated Enlil to their god
Marduk, to whom they applied the name Bel, which means 'Lord'. Bel then became Lord of the
World and his rule extended throughout the earth. He was called 'King of the Land' or 'Lord of all
Regions'.
Enlil, like Anu, had a reserved promenade in the heavens - 'Enlil's Way' - but he normally
resided on the Great Mountain of the East.
Like Anu, Enlil (Bel) held the insignia of royalty, which he dispensed to the person of his
choice. Earthly kings, then, were only the representatives or vicars of Enlil (or Bel). In order to
raise them above other men it was enough that the god should pronounce their name, for the
word of Bel was all-powerful.
The word of Enlil is a breath of wind; the eye sees it not.
His word is a deluge, which advances and has no rival.
His word above the slumbering skies makes the earth to slumber.
His word when it comes in humility destroys the country.
His word when it comes in majesty overwhelms houses and brings weeping to the land.
At his word the heavens on high are stilled.
For men, then, Enlil is the dispenser of good and evil. It was he who in an angry mood sent
down the deluge to annihilate the human race.
In the most ancient period Enlil was associated with the goddess Ninkhursag, 'Lady of the
Great Mountain", though to the systematizing theologians his consort was Ninlil. When Bel took
over the attributes of Enlil, his consort could correspondingly be called Belit, that is to say, 'The
Lady'. Although she sometimes bore the title 'Mother of the Gods', Ninkhursag or Belit enjoyed no
supremacy over the Babylonian Olympus. On the contrary, with her sacred milk she nourished
those whom Bel had chosen to be kings among men. Thus, thanks to her, earthly sovereigns could
boast of divine origin.
Ea
The name of this divinity, which means 'House of the Water', is alone sufficient to indicate
his character and the nature of his sphere of influence. It would, however, be a mistake to identify
him with the Poseidon of the Greeks. Ea was not a marine deity. His proper domain was the Apsu
- in other words that stretch of fresh water, which surrounded the earth and on which at the same
time the earth floated. The springs, which gushed from the earth, the great rivers, which watered
the Chaldean plain, came from the Apsu. We have seen how, during the creation, the fertilizing
waters of the Apsu encountered the salty and tumultuous waves of the sea. In the same way the
Greeks distinguished between the River Oceanus and the 'sterile sea'. While the waters of the Apsu
spread abundance and happiness over the earth they were also the source of all knowledge and
wisdom.
In the land of Sumer, Ea bore the name of Enki, 'Lord of the Earth'. As god of the Apsu he
was also god of supreme wisdom. He presided over magic incantations and the gods themselves
willingly consulted him. Sometimes he was also called 'Lord of the sacred Eye', Ninigiku, that is to
say 'he whom nothing escapes'. When necessary his vigilant wisdom corrected the errors of the
gods themselves. When Bel decided to drown the race of man by flood it was Ea who warned Uta-
Napishtim and prevented the destruction of mankind.
God of knowledge, Ea, jointly with Shamash, spoke oracularly and he was invoked in
incantations. But he also presided over men's work. Carpenters, stonecutters, goldsmiths
venerated him as their patron. It is even possible, on one interpretation of a very damaged text,
that Ea was sometimes regarded as the creator of man, whom he had fashioned with clay.
The earthly residence of Ea was the holy city of Eridu, which, situated in the extreme south
of the land of Sumer on the Persian Gulf, had been the first city to be raised from the waters. Here
Ea had his dwelling, the Ezuab, or the 'House of the Apsu'. Nearby rose a wondrous tree, a black
Kishkanu, the foliage of which shone like a lapis-lazuli and cast a thick shade like that of a forest.
Ea is represented as a goat with a fish's tail. He is also seen in human form with waves springing
from his shoulders or from a vase held in his hands.
Ea's companion, whose physiognomy is rather vague, bears the name of Ninki, 'Lady of the
Earth', or else Damkina, or again Damgalnunna, 'The Great Spouse of the Lord'.
Such was the triad of the great gods, and such it remained until the day when Babylon
became mistress of all the land of Sumer and Akkad. Then, naturally, she placed her own national
god, Marduk, at the head of the pantheon.
Marduk
Marduk was the oldest son of Ea. He came from the Apsu and originally personified the
fertilizing action of the waters; it was he who made plants grow and grain ripen. He thus had
above all the character of an agricultural deity, as his attribute the marn, which is simply a spade,
testifies. His fortunes grew with the greatness of Babylon, the city of his choice, and finally he
occupied the first place among the gods. He had, moreover, attained this position by right of
conquest. It will be remembered how, after the failure of Anu and Ea - the Epic of the Creation does
not mention Bel in this connection - Marduk dared to face the monstrous Tiamat. And it will also
be remembered how before he joined battle he insisted that the assembly of the gods should invest
him with supreme authority and the privilege of determining fates. All this was accorded to him.
After his victory the gods showed their gratitude by awarding him fifty titles, each of
which corresponded to a divine attribute. In this way the fullness of divinity was united in
Marduk. He was not only 'he who created grain and plants and made green things to grow' but also:
The light of the father, who begot him,
He who renews the gods,
The Lord of pure incantation, making the dead to live,
He who knows the hearts of the gods,
Guardian of justice and law,
The creator of all things,
Among lords, the first,
The Lord of Kings,
The shepherd of the gods
Bel conferred upon him his own title of 'Lord of the Land' and Ea, overjoyed at his son's
victory, cried:
Let him, like me; be called Ea;
The commands that I command let him pronounce them!
Thus Marduk absorbed all the other gods and took over all their various functions and
prerogatives. It was he who organized the universe, assigned dwelling-places to the gods, and
fixed the course of the heavenly bodies. It was he who created man from the blood of Kingu; he
was the 'Lord of Life', the great healer and took the place of his father, Ea, in magic incantations.
From Enlil he obtained the governorship of the four quarters of the earth. Henceforward he was
the supreme commander of the Anunnaki and each year he himself determined men's fates in the
Duku, i.e. 'the pure abode', during the feast of Zagmuk. Even Anu, the supreme god, felt the
effects of Marduk's growing glory. Marduk took from him the Anutu - that is, his own dignity -
and his word became 'like the word of Anu'.
It was the privilege of the supreme gods to ordain the destiny of men. The possession of
the Tablets of Fate was the token of omnipotence. Now, one day, the storm-bird Zu stole the
famous tablets. Anu offered the divine kingship to the one who recovered them. When
approached, Adad and Shara each in turn declined. Though the text then becomes fragmentary,
another composition makes it probable that it was Marduk who succeeded in over- coming the
thief Zu and recovering the stolen tablets.
Marduk proved his indomitable courage on another occasion. The god Sin, whose
watchfulness pursued nocturnal malefactors, provoked evil genii. They wove a plot against him
and with the complicity of Shamash, Ishtar and Adad they succeeded in eclipsing his light. As in
the days of Tiamat, Anu and Ea were seized with terror. But Marduk gave battle to the rebels, put
them to flight and gave back Sin his brilliance. The poet was right when he said:
When he is angered no god can resist his wrath,
Before the sharp blade of his sword the gods flee.
Terrible master, without rival among the great gods!
In the tempest his weapons flash,
In his flames steep mountains are overthrown.
Marduk was generally represented armed with a kind of scimitar felling a winged dragon,
a souvenir of his victory over Tiamat. In this way he could be seen in the Esagil, his famous temple
in Babylon, where he was enthroned beside his spouse Zarpanit.
Each year on a fixed date the god's statue was carried solemnly through the immense
crowd out of the Esagil and out of the city to a place in the country called the Akini, which was a
temple. Here it remained for several days. The ritual of this ceremony, which has been restored for
us by Thureau-Dangin, comprised prayers chanted by the priests, magic ceremonies, purifications
and sacrifices: the king himself came to receive investiture from Bel-Marduk. These festivals lasted
no less than ten days. It seems that during them a mystery play was given in which were
represented the death of the god, his resurrection and finally his marriage with the goddess.
Similar ceremonies, arranged in the same way, took place annually at Uruk in honour of Anu and
Ishtar, and at Ur in honor of Nannar.
Asshur
But the day came when the might of Babylon faded before that of Nineveh. The national
god of the Assyrians, Asshur, then took the first place. In order to make this substitution easier
Asshur was identified with the ancient Babylonian god Anshar. Thus Asshur became 'king of all the
gods, self-created, father of the gods, maker of the sky of Anu and of the underworld, author of mankind, who
lives in the bright heavens, Lord of the gods, he who ordained men's fate...'
Asshur was above all a warrior-god who shared the bellicose instincts of his people. He
accompanied their armies into battle, fought at their side, directed the soldiers' blows and
rendered their arms victorious. Thus he received the first fruits of the booty and the vanquished
became his subjects. Nor did he disdain to appear to his followers in order to stimulate their
courage and strengthen their confidence. Such was that king of Lydia to whom he showed himself
and said: 'Kiss the feet of the king of Asshur, Ashurbanipal, and in his name thou shall surely
triumph over thine enemies.'
Asshur is generally represented in the form of a winged disk, or mounted on a bull, or
floating through the air. These are warrior representations. But he was not merely a warlike god.
In his quality of supreme divinity he was also the great god of fertility. He is then represented
surrounded by branches and his attribute is a female goat.
Asshur's principal consort was the goddess Ninlil.
THE SIDEREAL DIVINITIES
Sin
The moon-god occupied the chief place in the astral triad. Its other two members, Shamash the
sun and Ishtar the planet Venus, were his children. Thus it was, in effect, from the night that light
had emerged.
In his physical aspect Sin - who was venerated at Ur under the name of Nannar - was an old man
with a long beard the colour of lapis-lazuli. He normally wore a turban. Every evening he got into
his barque - which to mortals appeared in the form of a brilliant crescent moon - and navigated the
vast spaces of the nocturnal sky. Some people, however, believed that the luminous crescent was
Sin's weapon. But one day the crescent gave way to a disk which stood out in the sky like a
gleaming crown. There could be no doubt that this was the god's own crown; and then Sin was
called 'Lord of the Diadem'. These successive and regular transformations lent Sin a certain
mystery. For this reason he was considered to be 'He whose de6p heart no god can penetrate'.
Because he illuminated the night Sin was an enemy of evil-doers whose criminal enterprises were
favoured by darkness. We have already seen how wicked spirits plotted against him. They had
won to their cause even the god's children Shamash and Ishtar as well as Adad, the god of
thunder. Their combined efforts succeeded in eclipsing Sin, and only Marduk's intervention reestablished
order.
Sin had other functions. It was he who measured time; for so Marduk had decided on the day of
the creation.-
At the month's beginning to shine on earth Thou shall show two horns to mark six days. On the
seventh day divide the crown in two; On the fourteenth day, turn thy full face.
Sin was also full of wisdom. At the end of every month the gods came to consult him and he made
decisions for them.
His wife was Ningal, 'the great Lady'. He was the father not only of Shamash and Ishtar but also of
a son Nusku, the god of fire.
Shamash
Every morning the scorpion-men who inhabit the Mountain of the East and defend its approaches,
open in the mountain's flank a great folding door. From it will spring, on his daily journey,
Shamash, the sun god. The god appears. Luminous rays seem to issue from his shoulders. In his
hand he grasps an object which resembles the blade of a saw: is it a weapon or more simply the
key to the Eastern Gate? With alert footstep he climbs the mountain and joins Bunene, his
coachman, who is harnessing the chariot in which the god will take his place. In a dazzle of light
Shamash begins slowly to mount the sky. When evening falls Shamash guides his chariot towards
the great Mountain of the West. A gate opens and he penetrates the depths of the earth. The sun
has disappeared. During the night Shamash pursues his subterranean course so that before dawn
he shall have regained the Mountain of the East.
Vigour and courage were the distinctive qualities of this god who triumphed over the night and
put the winter to flight. But above all he was the god of justice. His bursting light which chased
away the shadows where crime throve made him the terror of the evil-doer: he 'breaks the horn of
him who meditates evil'. How could one escape him? Not only did he see everything, but his rays
were a vast net which caught all who committed iniquities. Thus he bore the title of 'Judge of the
Heavens and the Earth', 'Sublime Judge of the Anunnaki', 'Lord of Judgment'. His temple in
Babylon was called the 'House of the Judge of the World'. In his role of judge the god was
represented seated on a throne, holding
in his right hand the sceptre and the ring.
Shamash had another role. Like the later Greek Apollo, who was also a sun-god, Shamash was the
god of divination. Through the intermediary of a soothsayer, the baru, he revealed to men the
secrets of the future. After he had offered sacrifice to Shamash the soothsayer would observe the
various shapes assumed by oil poured on the water in the sacred tub, or examine the liver of the
sacrificial victim, or decipher what the gods had decreed from the position of the stars, the
movements of the planets, the appearance of meteorites. It was especially at Sippar, where the
sun-god was particularly honoured, that the art of divination flourished.
There Shamash with his wife, Aya, was venerated. To the divine couple two gods of abstract
character were born: Kittu who was justice, and Misharu who was law.
_________________ Мой девиз: один против всех, и всем несдобровать...
Ishtar
According to some, Ishtar was the daughter of Anu; according to others, of Sin. She called herself
'goddess of the morn and goddess of the evening'. One of the most prominent figures in the
Assyro-Babylonian pantheon, Ishtar was the divine personification of the planet Venus. While the
Assyro-Babylonians made Ishtar a goddess, the Arabs made her a god under the name Athtar.
The same complexity occurs in her functions, depending on whether she was considered to be the
daughter of Sin or of Anu. In the former case she was a war goddess, in the latter the goddess of
love.
The warrior Ishtar was the daughter of Sin and the sister of Shamash. She was the 'Lady of Battles,
valiant among goddesses'. She retained this character in the forms in which she was worshipped
by the Assyrians. Like Asshur she went on expeditions, took part in battles 'covered with combat
and arrayed in terror'. She is represented standing on a chariot drawn by seven lions, with a bow
in her hands. She was particularly worshipped at Nineveh and Arbela (Erbil). She was the sister of
Ereshkigal, queen of the underworld, and she helped greatly to people the infernal regions; for she
was the 'Star of Lamentation' who 'made brothers who were on good terms quarrel among
themselves, and friends forget friendship'.
On the other hand at Erech, Ishtar, daughter of Anu, was above all the goddess of love and
voluptuousness, not indeed that her
character manifested much more tenderness. On every occasion the goddess was irritable, violent
and incapable of tolerating the least obstacle to her wishes. 'If you do not create the celestial bull,'
she said to her father Anu, 'I shall break (something) open.. .the dead will become more numerous
than the living.' Finding that the gates of the underworld did not open quickly enough for her she
threatened the porter:
If you open not the gate that I may pass,
I shall burst it in and smash the lock,
I shall destroy the threshold and break the doorposts,
I shall make the dead to rise and they will outnumber the living!
It was, however, she who roused amorous desire in all creatures. As soon as she withdrew her
influence:
The bull refuses to cover the cow, the ass no longer approaches
the she-ass, In the street the man no longer approaches the maid-servant.
Sacred prostitution formed part of her cult and when she descended to earth she was
accompanied by 'courtesans, harlots and strumpets'. Her holy city Erech was called the 'town of
the sacred courtesans'. Ishtar herself, moreover, was the 'courtesan of the gods' and she was the
first to experience the desires which she inspired. Her lovers were legion and she chose them from
all walks of life. But woe to him whom Ishtar had honoured! The fickle goddess treated her
passing lovers cruelly, and the unhappy wretches usually paid dearly for the favors heaped on
them. Animals, enslaved by love, lost their native vigor: they fell into traps laid by men or were
domesticated by them. 'Thou hast loved the lion, mighty in strength', says the hero Gilgamesh to
Ishtar, 'and thou hast dug for him seven and seven pits! Thou hast loved the steed, proud in battle,
and destined him for the halter, the goad and the whip.'
Even for the gods Ishtar's love was fatal. In her youth the goddess had loved Tammuz, god of the
harvest, and - if we are to believe Gilgamesh - this love caused the death of Tammuz. Ishtar was
overcome with grief and burst into lamentations over her dead lover. In such a way, later,
Aphrodite was to bewail the death of Adonis.
In order to find Tammuz again and snatch him from his sad abode, Ishtar conceived the audacious
plan of descending into the underworld, 'to journey towards that land without return, towards
that house from which he who enters does not come out again'. She had the gates opened and
penetrated the seven precincts, at each gate stripping off one by one a piece of adornment or dress:
the great crown from her head, pendants from her ears, the necklace from her throat, the jewels
from her breast, her girdle adorned with birthstones, the bracelets from her hands and from her
feet; and finally the garment which covered her nakedness. She arrived in the presence of
Ereshkigal, queen of the infernal regions. But Ereshkigal called Namtaru, her messenger, and
ordered him to lock up Ishtar in the palace and to let loose against her the sixty maladies. Thus
Ishtar was a prisoner, and on earth there was desolation and in the heavens great sorrow.
Shamash and Sin, her father, carried their grief to Ea. Ea, in order to deliver Ishtar, thereupon
created the effeminate Asushu-Namir and sent him to the land of no return, instructed with magic
words to restrain the will of Ereshkigal. In vain the queen of the infernal regions strove to resist. In
vain did she attempt 'to enchant Asushu-Namir with a great enchantment'. Ea's spell was mightier
than her own, and Ereshkigal had to set Ishtar free. Ishtar was sprinkled with the water of life and,
conducted by Namtaru, again passed through the seven gates, recovering at each the adornment
she had abandoned.
In spite of the violence of her character Ishtar's heart was not a stranger to kindness. Mortals often
experienced her benefactions. Many a king owed his elevation to the throne to Ishtar's love and
the story of Sargon, King of Agade, related by himself, is significant.
'My mother was a priestess. I did not know my father. The priestess, my mother, conceived me
and gave birth to me in hiding. She placed me in a basket made of reeds and closed the lid with
pitch. She put the basket in the river which was not high. The river carried me away and brought
me to Akki who was a man responsible for libations. Akki looked upon me with kindness and
drew
me from the river. He adopted me as his child and brought me up. He made me his gardener. It
was while I was his gardener that the goddess Ishtar loved me. Then I became king.' (Dhorme's
translation.)
Those whom she cherished Ishtar treated with maternal tenderness. Addressing Ashurbanipal she
says:
My face covers thy face like a mother over the fruit of her womb,
I will place thee like a graven jewel between my breasts,
During the night will I give thee covering.
During the day I shall clothe thee,
Fear not, oh my little one, whom I have raised.
Sovereign of the world by virtue of love's omnipotence, Ishtar was the most popular goddess in
Assyria and Babylonia. Under the name Astarte she was one of the great goddesses of Phoenicia
and bequeathed more than one of her traits to the Greek Aphrodite.
Ninurta. Ishtar completes the great triad of the astral deities. In Sumer and Akkad, however,
another god continued to be honoured who was of much the same character and who has been
identified with the constellation Orion. His name, according to place, was variously Ningirsu or
Ninurta.
Ningirsu, who was worshipped at Lagash, was the son of Enlil. Ninurta was similarly a part of the
Enlil cycle. Ningirsu, patron of a part of the city of Lagash, was not only concerned with irrigation,
as 'the god of fields and canals, who brings fertility', but was also a war-god and this is the aspect
which Ninurta retained, a hunter and warrior. He was called the 'champion of the celestial gods'.
He was the 'strong one who destroys the wicked and the enemy'. His weapon and attribute was a
kind of club flanked by two S-shaped snakes.
The warlike disposition of Ninurta caused a fearful coalition to rise against him, in which the
whole of nature joined. The very stones took part in the struggle. Some ranged themselves on the
side of Ninurta while others went to swell the ranks of his enemies. When Ninurta emerged
victorious he did not forget his humble allies. He blessed the stones which had remained faithful
to him and cursed the others. And that is why certain stones such as the amethyst and lapis-lazuli
shine with such glittering brilliance, are valued by man and are reserved for noble usage while
others are trodden under foot in disdain.
Ningirsu's wife was the goddess Bau, daughter of Anu, she who breathed into men the breath of
life. Every year, on New Year's Day, the solemn nuptials of Ningirsu and Bau were celebrated. The
goddess was ushered into the bridal chamber in the midst of a cortege of worshippers who bore
wedding gifts. To this divine couple were born septuple! virgins. At other places and times Bau's
role was assumed by others, such as Nin-Karrak or Gula.
GODS OF THE STORM AND WINDS
We have already seen that the god of Nippur, Enlil, was the god of the hurricane, 'Lord of the
winds'. But when he became Lord orba'alof the earth, Enlil slowly lost this primitive character.
Adad
From the beginning of the second millennium the mastery of the storm was conferred on a special
divinity: Adad. Adad is usually represented standing on a bull and grasping thunderbolts in each
hand; he is the god of lightning and the tempest. It is he who lets loose the storm, makes the
thunder growl and bends the trees under the fury of the winds. Enveloped in black clouds he
roars with his mighty voice. While Bel decreed the deluge Adad executed his will, and the tumult
rose to the very heavens.
But Adad's aspect was not always so terrifying. Adad, the tempest god, was also the god who
brought the beneficent wind and with it the welcome rains. He was the god of the inundation
which fertilizes, he who each year caused the river to rise and cover the earth with nourishing
slime. Hence, when Bel wished to send a series of plagues to chastise men he first addressed
Adad: 'From on high Adad hoarded the rains. Below, the flood-waters were stubborn and no
longer rose in the springs. The abundance of the fields diminished.'
Finally, Adad shared with Shamash the privilege of revealing the future. He was also the 'Lord of
Foresight'.
FIRE GODS
May Gibil devour you! May Gibll catch you! May Gibil kill you! May Gibil consume you!
Such was the imprecation pronounced by the wizard, the Ashipu, as he consigned to the flames
the clay image of a sorcerer whose malignant charm he wished to break, or - infallible method of
destroying spells - as he burned a peeled onion and a crushed date.
GIBIL, the divinity thus invoked, was the god of fire and was called the son of Anu.
Another fire-god was NUSKU whose attribute was a lamp shaped like a wooden clog. More
especially he represented the sacred fire which consumed burnt offerings and carried their
delectable fragrance up to the gods. Thus he was'called 'Bel's sublime messenger'. He was invoked
during sacrifices:
Without thee, a banquet cannot be prepared in the temple, Without thee, the great gods cannot
breathe the incense.
Gibil and Nusku helped - and sometimes took the place of -Sin and Shamash in dispensing justice.
O mighty Nusku, warrior-god! He burns the wicked,
He orders and decrees, he is attentive to the smallest fault;
Equitable judge, he sees into the hearts of men,
He makes justice and law to shine forth.
O Gibil, the powerful, the roaring tempest,
Thou governor of gods and kings,
Thou sittest in judgment on the unjust judge.
WATER GODS
Enki
Enki (or Ea), god of the Apsu, was the principal divinity of the liquid elements. But he had a
daughter, the goddess NANSHE who shared his functions. She was the goddess of springs and
canals. Like her father she was particularly honoured in Eridu, the holy city, which was situated at
the mouth of the Apsu. She was also worshipped at Lagash and each year, on a canal near the city,
there was a procession of boats to escort the sacred barge in which the goddess rode. Nanshe's
emblem was a vase in which a fish swam.
Finally, the rivers too were deified. They were invoked not only as the creators of all things but
also as instruments of the gods' justice.
It is thou, O river, who judges man's judgment,
O great river, O river sublime, O river of the sanctuaries.
EARTH GODS
From remotest times the Earth-mother was worshipped under the names of Ga-Tum-Dug at
Lagash, of Bau and Innini at Der and at Kish, or of Gula and of Ninkhursag.
All these divinities represented, like the Gaea of the Greeks, the great creative principle.
Later the specialised role of these earth divinities became more marked.
Over the harvest presided Nisaba, goddess of the grain, the Babylonian Ceres. She was the sister
of Nanshe.
The vine had its own goddess: Geshtin.
But the chief vegetation god was Tammuz, who was probably originally a tree god.
Tammuz, or Dumuzi, to use a more original form of the name, was the son of Ningishzida, 'Lord
of the wood of life', whose own father was Ninazu, 'Lord of Soothsaying by means of water'. He
was loved by Ishtar but, for a mysterious and doubtless involuntary reason, this love caused his
death. Like the ear of corn which the reaper's scythe cuts off in the glory of its yellow ripeness,
Tammuz, the harvest-god, was ravished by death in the fullness of youth, and forced to descend
into the underworld. Heartbroken by the death of her lover Ishtar bewailed her sorrow in bitter
lamentations which she poured forth from the midst of a choir of weeping men and women. This
tradition was perpetuated among the people and each year when the earth, sweltering under the
summer sun, had lost its harvest mantle, the death of Tammuz was bewailed in funeral chants.
Similarly at Byblos the 'passion' of Adonis was commemorated by public mourning.
Ishtar descended into the infernal regions to dispute with her sister Ereshkigal possession of the
'lover of her youth'. Tammuz returned to the abode of the gods and remained thenceforth at the
gate of Anu where with his father Ningishzida he stood guardian.
GODS CONCERNED WITH THE LIFE OF MAN
The Origin of Humanity: The Deluge
Whether man was moulded by Marduk with his own blood, whether he was born of the union of
Marduk and the goddess Aruru, or whether - as they told at Eridu - he had been fashioned by the
goddess Mami from clay mixed with the blood of a god whom Ea had slain, one point is clear:
namely, that humanity was the work of divine hands - men were children of the gods.
Nevertheless the gods one day resolved to destroy the human race. The motive for this remains
unexplained. Assembled in the town of Shuruppak, which is situated on the banks of the
Euphrates, the great gods Anu, Enlil, Ninurta and Ennugi decided to drown the earth with a
deluge. But Ea, who was also present, took pity on mankind. He confided the secret of the project
to a reed hut. As Ea intended, the secret was overheard by an inhabitant of Shuruppak named
Uta-Napishtim:
Man of Shuruppak, son of Ubar-Tutu,
Destroy thy house, build a vessel,
Leave thy riches, seek thy life,
Store in thy vessel the seeds of all of life.
Uta-Napishtim listened to Ea's advice and set to work without delay. He built a great ship a
hundred and twenty cubits high. He loaded it with all he possessed in gold and silver. He took his
family aboard and herded in his cattle, together with the animals and birds of the land. Meanwhile
the hour appointed by Shamash had arrived. That evening the Lord of Shadows caused the rain to
fall, a rain of filth. Uta-Napishtim hastened to board his vessel and make fast the door.
When dawn broke
A cloud black as night rose from heaven's foundation.
Within it Adad bellowed!
Shullat and Khanish march at the head,
Nergal tears away the mast.
He comes, Ninurta, he spurs the attack,
The Anunnaki are bearing torches, Their brilliance lights up the land, Adad's tumult reaches the
skies, All that is bright is changed into darkness.
The terror which spread through the universe reached the gods themselves. Seized with fear they
sought refuge in the sky of Ami. They crouched like dogs on the ramparts and their burning lips
quivered with fright. Ishtar 'cried out like a woman in labour'. She repented having supported,
perhaps even provoked, the decision of the gods. She had not contemplated a chastisement so
dreadful.
May that day become as mud,
That day when I spoke evil to the assembled gods,
For I spoke evil to the assembled gods,
In order that my people might perish, I commanded the battle.
I give birth to my people!
Like the spawn of fish they fill the sea!
But nothing could stop the scourge. 'Six days and six nights the winds were abroad and the deluge
descended.' At last, on the dawn of the seventh day the evil wind grew peaceful, the sea became
calm; the voices of men were stilled, 'and all mankind was changed into mud'.
At this spectacle Uta-Napishtim could not hold back his tears. Meanwhile his ship had come to
rest on the summit of Mount Nisir, the only land which had emerged from the waves. Uta-
Napishtim let loose a dove and then a swallow, but they came back to the ship, having found
nowhere to alight. A raven, in his turn released, did'not come back at all. Then Uta-Napishtim
came out from his boat. He poured a libation and placed a burnt offering on the summit of the
mountain. With joy the gods smelled the good odour of sacrifice. Only Enlil was enraged to see
that some mortals had escaped the disaster. But Ea managed to appease him by carefully chosen
words. In token of reconciliation Enlil took Uta-Napishtim and his wife by the hand. He touched
them on the face and said:
Formerly Uta-Napishtim was a human being,
Now Uta-Napishtim and his wife will be like unto us, gods.
And he fixed their abode 'far away, at the mouth of the rivers', in an inviolable retreat.
Gods and Men
Numerous divinities presided over the various phases of human life. When a mother felt the first
pains of labor Mami was invoked, she who had created the new race of men. BELIT-ILI, 'the Lady
of the Gods', who then took the name NINTUD, or 'The Lady of Childbirth', also watched over the
birth of the newly born whose destiny was determined, from the moment of his arrival in the
world, by the goddess MAMMITU.
The entire course of human life was, moreover, regulated by the sovereign will of the gods, whose
chief attribute was deciding the fates of men. We have already seen how highly the gods valued
this privilege which fell successively to Anu, Enlil, Ea and Marduk. Although it was the supreme
god who made the final decision, all could discuss it. At the beginning of every year, while on
earth the festival of the Zagmuk was being celebrated, the gods assembled in the Upshukina, the
Sanctuary of Fates. The king of the gods in the later Babylonian period, Bel-Marduk, took his place
on the throne. The other gods knelt with fear and respect -before him. Removing from his bosom
the Tablet of Fates, Bel-Marduk confided it to his son Nabu, who wrote down on it what the gods
had decided. Thus the fate of the country was fixed for the coming year.
These decisions naturally remained secret. Men could, however, receive warnings from the gods,
either in dreams or by apparitions. Dreams were sent to men by the god ZAQAR, the messenger
of Sin. If they were too obscure one consulted the goddess NANSHE, 'the
interpreter of dreams'. Apparitions were less frequent and only occurred to people of importance.
Thus it was that Gudea, who reigned at Lagash, undertook the construction of the temple of
Ningirsu in that city on the formal order of the god who had appeared to him while he was asleep.
'In the midst of my dreaming a man as tall as the sky, as big as the earth, who as to his head was a
god, as to his arms was the divine bird Imdugud, as to his feet was the hurricane, to the right and
left of whom crouched a lion has ordered me to construct his house. Happiness and unhappiness
came from the gods. It was they
who sent disease, having for this purpose recourse to IRRA, an aspect of NERGAL, king of the
underworld, and NAMTAR, a plague demon. Men's health, on the other hand, depended
especially on the goddess NIN-KARRAK and on the goddess GULA. Both were thought to be
daughters of Anu. Gula could at will inflict illness or restore health. She was called 'the Great
Doctoress' and her symbol was a dog.
Morality was also under the control of a deity. We have seen that Shamash and Nusku were the
gods of justice. The same role was shared by KADI, the goddess of Der who had at first
symbolised the creative earth. Kadi's attribute was a snake with, sometimes, a human bust.
Intellectual activity was placed under the protection of NABU whose principal sanctuary was at
Borsippa, near Babylon. Nabu was the son of Marduk. The prestige of his father was reflected on
to him and in the end he took over some of the paternal power. We have already seen how on the
day when destinies were determined it was Nabu who engraved the gods' decisions on the sacred
tablets. But his role was not confined to that of a simple scribe: he could, at will, increase or
diminish the number of days allotted to each mortal being, and from this he derived his
importance. Nabu had been chosen as secretary of the assembled gods because he - and his wife
TASHMETUM - had invented writing. For this reason he also presided over belles-lettres. His
attribute - like that of his father Marduk - was the serpent-headed dragon, and additionally the
chisel and engraving tablet.
Various other divinities presided over men's arts and crafts. We have seen that Ea was the patron
of carpenters and goldsmiths. The latter also appealed to the god GUHKIN-BANDA, if we can
believe Ashurbanipal's statement: 'With the help of the god Guhkin-Banda I have made as an
offering an artistic platter in bright gold.'
THE UNDERWORLD AND ITS DIVINITIES
Under the earth, beyond the abyss of the Apsu, lay the infernal dwelling-place to which men
descended after death. It was the ' Land of no return', 'the house from which he who enters does
not come out'. What hope was there to escape from this kingdom defended by seven-fold walls?
To enter it a man had successively to penetrate seven gates, abandoning at each a part of his
apparel. When the last gate had closed behind him he found himself naked and imprisoned for
ever in the 'dwelling-place of the shadows'. The audacious Ishtar who had imprudently ventured
into the' land of no return was unable to escape, goddess though she was, and remained there a
prisoner. To free her nothing less than the aid of Ea and the power of his magic incantations had
been required. Sometimes the gods gave an especially privileged inhabitant of the underworld
permission to come up for a moment into the light. Thus Enkidu, the companion of the hero
Gilgamesh, was authorised to go and tell his friend what took place in the kingdom of the
shadows. It was a sad picture. In these regions of eternal darkness the souls of the dead - edimmu
-'clad, like birds, in a garment of wings' are all jumbled together:
In the house of dust Live lord and priest.
Live the wizard and the prophet. .. Live those whom the great gods Have anointed in the abyss.
Dusk is their nourishment And their food is mud.
Only certain edimmu, especially favoured, had the right to a bed and fresh water.
As well as the souls of the dead the underworld also contained the 'captive gods' - Kingu and his
accomplices who in the great civil war among the gods had taken the side of Tiamat and been
vanquished by Marduk.
Over all this subterranean world reigned the goddess Ereshkigal, 'Princess of the great earth'.
Originally she was sole sovereign. But one day the god NERGAL, 'Lord of the great dwelling' -
who under another form bore the name Meshlamthea - invaded the infernal regions. With him
were fourteen demons whom he posted at the different gates. To obtain peace Ereshkigal
consented to take Nergal for her husband. 'Thou shall be my husband', she said to him, 'and I shall
be thy wife. I shall make thee ruler over the vast kingdom and place in thy hand' the tablet of
wisdom.' And so Nergal, who until then had been god of destruction and war, became the
overlord of the dead. His symbol was a sword or a lion's head. To administer his commands he
had Namtaru, god of the plague, 'who crouches by Nergal'. Among other infernal deities we meet
BELILI, the sister of Tammuz, and the scribe BELIT-SERI.
THE GENII
Inferior to the gods but nevertheless participating in their nature and sharing certain prerogatives
with them were the genii, the utukku. They were divided into two groups, the good and the evil.
Even more than the gods they played a major role in the daily life of man.
The good genii, who were called shedu or lamassu, acted as guardian spirits. They defended the
individual against evil powers, carried his homage to the gods and drew down on him divine
favour. They could be seen standing before the gates of temples in the form of winged bulls with
human heads. But their duty was not only to stand guard over sacred enclosures. Invisible but
omnipresent they remained at a man's side, following him in the streets and into battle; for, as it
was said, 'he who has no god when he walks in the street wears a headache like a garment".
This was because men were constantly exposed to malignant forces, represented by the evil
utukku. These were, firstly, the edimmu - the souls of the dead - who had not received burial or
whose funeral rites had been neglected: they avenged themselves by tormenting the living. They
could, to be sure, be appeased by the offer of a funeral repast, the Kispu, or by a libation of water.
But there were other, more redoubtable utukku to be reckoned with. These evil genii issued from
the lower world, the arallu, or emanated from the bile of Ea, and overwhelmed men with disease,
inspired them to criminal acts, spread disunion among families, decimated the flocks. They were
rightly compared with 'the storm which breaks loose with fury in the skies', or the 'rising wind
which casts darkness over the bright day'. There was no way of appeasing them, 'for they heeded
neither prayer nor supplication'. We have seen how they had no respect even for the gods and
how they dared to attack Sin whose benevolent light they attempted to eclipse. Who precisely
were these malevolent spirits? It is not known, only that 'they do not take wives and beget no
children'. Seven of them were particularly dangerous. 'They were born in the Mountain of the
West, they dwell in holes in the ground, they live among the ruin of the earth.' When they
appeared to mortals it was in the form of terrifying creatures, as for example an apparition with a
human body, the head of a lion bristling with horns, and feet armed with powerful claws. They
could not be driven away except by incantations. The victim had recourse to the exorcist - the
ashipu - who in Ea's name pronounced the liberating formula:
Evil alu, turn thy breast and depart!
O, inhabitant of the ruins, get thee to thy ruins;
For the great Lord Ea has sent me:
He has made his incantation fitting for my mouth, He has given into my hand the cauldron for the
Seven, according to the holy ordinances.
_________________ Мой девиз: один против всех, и всем несдобровать...
THE HEROES
Tradition retained the memory of legendary persons who had been in direct contact with the gods
and whose adventures were of a mythical character. The most famous of these - omitting Uta-
Napishtim, the hero of the deluge - were Etana, Adapa and above all Gilgamesh. If we wish to
attribute a moral significance to these myths we can interpret them as men's efforts to rise above
their wretched surroundings, conquer the heavens and achieve immortality.
Etana
In the days before there was a king on earth, when the 'sceptre, the diadem, the crown and the
staff of office were placed before Anu in the heavens' the great Anunnaki, who determined men's
fate, held counsel on the subject of the earth. The gods, especially Ishtar and Enlil, set about
finding a king for men and, it seemed, chose Etana. All went well, until Etana complained that he
had no heir. He addressed Shamash and said:
O my Lord, by your order let it come forth:
Grant me the herb of birth.
Tell me which is the herb of birth.
Set aside my shame, set for me a name.
Shamash, to whom Etana's libations and offerings of wild sheep had been agreeable, answered
him: 'Take to the road and reach the mountain.'
Now this mountain had recently been the scene of a drama enacted by an eagle and a serpent. The
two creatures lived side by side with their progeny. One day the eagle conceived the criminal
design of eating the serpent's little ones. He accomplished the heinous crime in spite of the wise
remonstrance of one of his little ones, 'young, but very intelligent', who put into him the fear of
Shamash's wrath:
The net, the spell of Shamash would fall upon thee and seize thee. He who trespasses on what is
Shamash's, Shamash will punish him with his own hand.
And the serpent, in fact, brought his plaint before the god of justice, who said to him:
Take to the road and reach the mountain. I will keep thee a buffalo.
Open his interior and pierce his belly!
Make thy habitation in his belly.
Birds of all kinds will descend from the sky.
The eagle will descend with them.
He will seize on the flesh.
When he comes inside the beast thou shall clutch him by the
wing:
Cut off his wings, his pinions, his claws, Tear him and throw him into a ditch; Let him die there
from hunger and thirst!
And so it was done. Deceived by the serpent's stratagem, the eagle fell into his power and was
condemned to perish slowly in the ditch. When Etana had come to the mountain he found the
eagle in his prison and, as Shamash had counselled him to do, he asked for the herb which would
give him a son. The eagle promised to procure it for him as soon as he had regained his strength.
For eight months Etana brought food until the eagle was at last able to fly again. He offered to
carry Etana up to the very sky of Anu.
On my bosom place thy back,
In the feathers of my wings place thy hands,
Place thy flanks on my flanks,
And I shall carry thee to Anu's sky.
Either from curiosity, or ambition to seize the insignia of power, or, more probably, in the hope of
obtaining the wondrous herb, Etana accepted; and the two companions soared into the air. At the
end of three double-hours the sea below looked to Etana no more than 'a small ditch in a garden.'
The travelers reached the sky of Anu without incident and prostrated themselves before the gods.
But the eagle wished to fly further until he reached Ishtar. For two double-hours more they rose
and Etana marvelled to see the earth turn into a garden while the vast sea was like a basket. But at
the third double-hour he was seized by vertigo. In vain he cried to the eagle: 'My friend, I can
climb no higher into the sky! Stop!' The fall was appalling. The eagle spun downwards with Etana
and the two imprudent ones crashed to the ground.
Adapa
In the holy city of Eridu, Adapa had been created by Ea to reign among men. The god had given
him great wisdom and extreme prudence; only immortality, reserved for the gods, had been
denied him. Every day Adapa issued from the enclosure of Eridu, approached the bright harbor
and, boarding his boat, sailed out on to the broad sea to fish. One day while he was fishing the
South Wind rose, upset his boat and sent Adapa to the home of fishes. In a fury Adapa broke the
wings of the South Wind, and for seven days the wind blew no more. Anu grew uneasy and,
learning of the affair, summoned Adapa into his presence with the intention of offering him the
food of death.
But Ea, who watched over his protege, taught him how to conciliate the gods who kept vigil at
Anu's threshold, at the same time warning him to accept from Anu neither food nor drink. Adapa
then put on a robe of mourning and, conducted by Ilabrat, Anu's messenger, arrived at the gates
of heaven. There he met the two guardians, Tammuz and Ningishzida, who, seeing him, asked:
'Man, for whom dost thou wear a robe of mourning?' Adapa answered as Ea had instructed him to
do: 'On earth two gods have perished and therefore do I wear mourning.' 'And who are these
gods?' they asked, and Adapa replied: 'Tammuz and Ningishzida.' Delighted with this mark of
respect Tammuz and Ningishzida ushered Adapa into Anu's presence and interceded on his
behalf. The great god was appeased and, wishing in his turn to honour the magnanimous Adapa
he offered him the Food of Life. But Adapa remembered Ea's warning and refused either to eat or
drink. This was how he lost the chance to become immortal.
Was he the victim of bad luck, or was it not that Ea, whom nothing escaped, had foreseen Anu's
offer and had not willed that Adapa -and with him humanity - should acquire that immortality
which he had judged it best to deny him?
Gilgamesh
Of all the Assyro-Babylonian heroes the most famous is certainly Gilgamesh whose figure and
exploits have been immortalized in a vast poem, the masterpiece of Babylonian literature, and
entitled, according to how it is interpreted, either as 'He who discovered the source' or 'He who
saw all'.
The chief text which we possess comes from the Library of Ashurbanipal of Nineveh and dates
from the seventh century B.C. It comprises twelve cantos of about three hundred verses each. The
poem, however, is much more ancient, for a Babylonian fragment of it has been preserved which
goes back to the beginning of the second millennium.
The hero of the poem - Gilgamesh - does not seem to have been purely imaginary. It is generally
agreed that he was a king of the land of Sumer who reigned in the third millennium over the city
of Uruk or Erech in probable succession to the king Dumuzi. Among the chiefs of these small
Sumerian towns Gilgamesh doubtless distinguished himself for his courage and the success of his
enterprises. As happened in similar cases a legend grew up about him and he became the central
figure in a series of marvelous adventures which form the material of the poem of which the
following is a resume:
Over the ancient walled city of Erech, where Anu had his earthly dwelling, 'Eanna the holy', there
once reigned a wise but despotic prince whose name was Gilgamesh. 'His two-thirds was a god,
his other third a man.' He spread consternation among local families, taking daughters from their
fathers, maidens from heroes, wives from their husbands. The inhabitants of Erech complained to
the gods. The gods, too, were moved and spoke to Aruru the Great: 'Thou hast created Gilgamesh.
Now create another man in his image so that they shall fight each other and leave Erech in peace.'
Aruru took mud, cut it and from it fashioned in Anu's image the hero Enkidu - who was also
called Eabani. His body was covered with hair; on his head his hair was like a woman's, 'growing
like the harvest'. He grew up in the desert among the wild beasts.
With gazelles he ate the grass,
With the cattle he quenched his thirst,
With the flocks his heart rejoiced to drink.
In order to defend his friends, the beasts, he filled in the trenches dug by hunters, removed the
nets they had spread and, as his strength equalled an army of Anu, no one dared to venture into
the desert. It was decided to seize him. But how? Gilgamesh suggested an expedient:
Go, my hunter, and take with thee a harlot. While he accompanies his flock to the drinking trough,
she - let her remove her robe. Let him take his pleasure of her. He will see her and approach her.
Thus it was done. Posted near the drinking trough the hunter and the harlot, after waiting for two
days, saw Enkidu and his familiar flock arrive. The girl exposed her bosom and drew off her robe.
Enkidu was overcome with passion and lay with her. When he had his fill of pleasure he returned
to his flock, but upon seeing him the gazelles fled. 'The desert cattle shunned him.' Deprived of his
innocence Enkidu was no longer worthy to live in familiarity with animals. In vain he tried to
rejoin them. His knees betrayed him, his body was as though paralysed. He returned and sat sadly
at the harlot's feet and she completed his enslavement by flattering words.
Thou art beautiful, Enkidu, thou art like a god.
Why dost thou roam the desert with wild flocks?
Come! I shall lead thee to Erech within the walls,
Where Gilgamesh is perfect in strength
And, like a wild ox, has established himself over the people.
And without resistance Enkidu let himself be conducted to Erech. Meanwhile Gilgamesh, in his
palace, was disturbed by a dream: in his sleep he had seen a man of prodigious strength with
whom he had vainly attempted to struggle. He went to find his mother Ninsun who 'knew all
knowledge' and confided to her his uneasiness.
My mother, I have seen a dream in the night:
Whilst there were stars in the heavens,
Someone swooped down upon me like an army of Anu;
I bore him and he was stronger than I,
His anger I repulsed violently, but I could not shake him off...
I overlaid him like a woman.
I laid him at thy feet:
Thou madest him measure himself with me.
Ninsun, who knew all knowledge, reassured her son. The dream signified that Enkidu, who
surpassed Gilgamesh in strength, would
the palace, after a tierce wrestling bout, Gilgamesh welcomed him with friendliness and the two
sat down side by side like brothers.
Enkidu became Gilgamesh's inseparable companion and led a royal existence. He was dressed in a
magnificent robe, he slept in a well-made bed and sat in peace at Gilgamesh's left hand. The kings
of the earth kissed his feet and the people of Erech acclaimed him with their voices. One night,
however, Enkidu had a bad dream: a mysterious being with sombre visage and the claws of an
eagle carried him above the clouds and cast him into the house of shadows where Nergal dwelt,
'the house from which he who enters does not come out'.
When day broke Enkidu recounted his dream to Gilgamesh and described the vision he had
brought back from the nether world. Gilgamesh filled a pot of jet with honey, filled a pot of lapislazuli
with butter and offered them as gifts to Shamash. The god advised Gilgamesh to go and
fight Khumbaba the Strong, king of the Cedar Mountain.
As soon as she heard of the project Ninsun, the mother of Gilgamesh, dressed in her sacred
ornaments and went up to the terrace of the palace. There she offered incense to Shamash and
addressed him with a mother's tears.
'Why,' she asked, 'hast thou given my child a heart which does not sleep? And now thou hast
touched him and he is going away by far-off paths towards Khumbaba. He faces a combat which
he understands not; he undertakes a campaign which he does not understand.'
In vain the inhabitants of Erech attempted to restrain Gilgamesh by pointing out the perils of the
enterprise. Khumbaba was a terrifying monster, and it required a march of twenty thousand hours
to reach his retreat. In vain Enkidu himself showed his distaste for the expedition. Gilgamesh
stubbornly insisted on carrying out his plan. He closed his ears to the advice of his elders,
overcame Enkidu's hesitations and the two friends set out.
The itinerary of Gilgamesh and Enkidu has been widely discussed. For long it was believed that
the Mountain of the Cedars was in Elam, in the neighborhood of Susa in south-west Persia. But
Virolleaud, on the strength of new fragments of the poem recently deciphered, has demonstrated
that the mysterious Mountain of the Cedars was probably the Amanus, the mountain which
separates Syria on the north-west from Asia Minor. So Gilgamesh's expedition, stripped of its
legendary trimmings, simply commemorates the first expeditions of the inhabitants of Babylonia,
who, lacking wood and stone in their own land, ascended the Euphrates valley in search of these
materials which they finally found on the rocky and wooded slopes of the Amanus.
But to return to our heroes. After a long journey they arrived at the green mountain, mantled with
its forest of cedar, which was the domain of Khumbaba. Enlil had placed Khumbaba there to keep
the cedars intact. His voice was a tempest, his mouth was the mouth of the gods, his breath was a
wind. 'Whoever cuts down his cedars is stricken with infirmity.' Enkidu again wished to dissuade
Gilgamesh 'My friend,' he said, 'let us not go into the forest. My hands are weak and my ribs are
paralysed.' But Gilgamesh led him on.
The forest, covered with majestic and sweet-smelling cedars, was the dwelling of the gods and the
sanctuary of Irnini, probably a form of Ishtar. Before the two heroes stretched its shadows, filled
with delights and well-traced paths. The two friends took a path and soon came to an enclosure
which marked the beginning of Khumbaba's domain. Gilgamesh called aloud upon the monster
and challenged him. But the savage guardian of the forest refused to reply. Before the fight began
Gilgamesh took care to consult the
omens. He made an offering to the dead, chanted the funeral dirge, dug a trench into which he
threw seed-corn and, climbing to the summit of the mountain, invoked Shamash: 'O Lord,' he said,
'send a dream for Enkidu.' And suddenly in the middle of the night Gilgamesh awoke and spoke
to Enkidu who knelt, watching beside him. 'My friend,' he said to Enkidu, 'didst thou not call me?
Why have I awakened? Has not a god passed by? Why is my flesh overwhelmed? Dreaming I saw
the heavens cry out and the earth
roar. In the darkness lightning flashed, fire burst forth; death fell like rain. Then the fire was
extinguished...' Enkidu presumably interpreted the dream as an omen of victory, though the next
part of the text is lost. He invoked the aid of the gods and went into battle. The gods let loose the
elements against Khumbaba who confessed himself vanquished and was slain by Gilgamesh.
After his triumph Gilgamesh purified himself of his battle-stains, rearranged his hair and put on
clean raiment. He fastened his robe and resumed his crown. The goddess Ishtar saw the hero and,
struck by his beauty, spoke to him:
Come, Gilgamesh, be my lover!
Be my husband and I shall be thy wife!
I shall harness thee a chariot of lapis-lazuli and gold.
Come into our dwelling, in the perfume of the cedars.
When thou comest in our dwelling
They who sit on thrones will kiss thy feet,
Kings will prostrate themselves before thee, Lords and Princes...
But Gilgamesh roughly repelled the goddess. He well knew how inconstant she was and what
wretched fate she reserved for her lovers when they had ceased to please her.
Come, I will reveal thy harlotry!
For Tammuz, lover of thy youth,
Year after year thou hast mourned.
The bird, the 'little gardener', the speckled one,
Thou hast loved him:
And struck him and broken his wing!
Thou hast loved the lion, mighty in strength:
And thou hast dug for him seven and seven pits.
Thou hast loved the steed, proud in battle,
And destined him for the halter, the goad and the whip.
Thou hast loved the shepherd:
To thee each day he sacrificed his kids;
Thou hast struck him and changed him into a leopard...
Me, too, wilt thou now love - and like them transform.
On hearing these harsh words Ishtar smouldered with rage. She rose to the skies, approached
Anu, her father, and said: 'Gilgamesh has cursed me! Gilgamesh has recounted my shame... To
chastise his impudence create a celestial bull to send against him!' Anu granted his daughter's
request. He sent against Gilgamesh a furious
bull who was about to overthrow the hero when Enkidu rushed to his assistance, seized the beast
by its tail and tore it to pieces. Then, seeing Ishtar on the walls of Erech, weeping in the midst of
her sacred courtesans, he skinned off the right flank of the celestial bull and flung it derisively into
the goddess's face, saying: 'And thou too, let me but catch thee -1 shall do as much to thee.'
Gilgamesh removed the bull's vast horns, which could hold much oil, and reserved them for the
ritual of anointing required by the cult of Lugal-banda for whom he had an especial veneration.
After which the two friends, having washed their hands in the Euphrates, returned to Erech
amidst the acclamations of the people who cried:
Gilgamesh is dazzling among men! Gilgamesh is mighty among men!
Having accomplished their marvellous exploits our heroes rested. But the cruel Ishtar meditated
her revenge. Enkidu was stricken with illness and for twelve days struggled against it. Thus was
fulfilled the funereal dream which had disturbed him at the beginning of the poem. At dawn on
the thirteenth day Enkidu expired in the arms of his friend. Gilgamesh bewailed him:
Enkidu, my friend, my little brother, who chased the tiger of
the desert;
Together have we gone everywhere and climbed mountains: What sleep has seized thee now?
Darkness has come over thee and thou hearest me not!
He felt his heart and his heart no longer beat. Suddenly seized with panic before the corpse
Gilgamesh rushed from his palace and fled through the countryside. Those whom he met said to
him:
Why is thy strength devoured? Why is thy face lowered? Thy heart is in a sorry state; thy features
are cast down. And there is sorrow in thy bowels; Sadness and mourning burn thy visage.
And Gilgamesh answered them:
Why should I not flee through the land?
Enkidu, my friend, my little brother, who chased the panther
of the desert,
My friend who with me killed lions, My friend who faced with me all difficulties,
His fate has overtaken him.
Six days and six nights have I wept over him.
Then was I afraid of death and I fled through the land.
My friend whom I loved has become like unto mud.
And I, must I too, lie down like him and never rise again?
So it was the fear of death which made Gilgamesh flee.
But where could he discover the secret of how to escape this inevitable fate? Finally he thought of
going to consult Ula-Nap-ishtim, that fortunate man who, having survived the deluge, had
received from the gods the gift of immortality. To reach him the road was long and dangerous. To
Gilgamesh that mattered not: he would face all perils.
If I meet lions and am afraid,
I shall raise my head and call upon Sin;
To Ishtar, courtesan of the gods, my prayers shall rise.
First he reached Mount Mashu. It was here that every evening the sun sought repose. The gates of
the mountain were guarded by scorpion-men whose heads touched the terrace of the gods and
whose breasts reached the netherworld. Their dazzling brilliance overthrew mountains.'
Seeing them Gilgamesh felt his face grow dark with fear and horror. Nevertheless he recovered his
courage and bowed before them. A scorpion-man, who had recognised in Gilgamesh the flesh of
the gods, obligingly indicated the route, and the hero strode forward into the depths of the
mountain. For eleven double-hours he marched through impenetrable darkness. Finally, at the
twelfth double-hour, the light again shone, and Gilgamesh found himself in a wonderful garden
which lay beside the sea. Before him rose the tree of the gods whose fruits, magnificent to behold,
were borne on branches of lapis-lazuli. The ground was strewn with precious stones. This place of
delights was the dwelling of the goddess Siduri Sabitu (that is, the inn-keeper) 'who lives at the
edge of the sea'. At the sight of the hero, dressed in the skin of a wild animal, Siduri took fright
and locked herself in her house. But Gilgamesh threatened to break the bolt and smash in the
door. The goddess then consented to listen to him. When he had told her the object of his journey
she first pointed out that it was useless.
O Gilgamesh, why dost thou run ii< all directions?
The life thou seekest thou shall never find.
When the gods created man
They gave him Death.
Life they kept in their own hands.
Let Gilgamesh, then, be satisfied with earthly joys.
Fill thy belly,
Night and day rejoice,
Make every day a festival!
Put on lavish raiment,
Let thy head be washed! Wash thee with water,
Consider the child who grasps thy hand,
Let thy wife rejoice on thy bosom!
Moreover, to what perils would he not expose himself if he persisted in his design:
O Gilgamesh! There has never been a way,
And no one since the days of old has passed the sea.
The way is hard and the road is rough,
And deep are the waters of Death which close the entrance.
Where, then, Gilgamesh, shall thou pass over Ihe sea ?
When Ihou reachesl Ihe waters of Dealh, whal shall Ihou do?
Being, however, unable lo overcome Ihe hero's slubbornness Siduri advised him to seek
Urshanabi, Ula-Napishlim's boalman, who alone could guide him on Ihis difficull voyage.
Urshanabi bade Gilgamesh cul in the forest a hundred and Iwenty poles each sixty cubits long.
After lhal he invited him on board his boal. They reached Ihe waters of Death which surrounded
the paradise of Uta-Napishlim and defended ils approaches. Woe lo him who louched Ihese
waters! But thanks to Urshanabi's foresighl Gilgamesh avoided Iheir deadly conlacl. He Ihrew
away
each pole after having used il only once. Wilh Ihe one hundred and iwenlielh pole Ihe crossing
was accomplished.
Gilgamesh found Ula-Napishlim and explained his desire for immortality. But 'he who had found
everlasting life' urged upon him death's inescapable necessily.
'Do we make a house lo lasl for ever? Does Ihe river rise for ever? No one knows Ihe face of dealh.
Mammilu who created fate decides, wilh the Anunnaki, Ihe fates. They determine life and death
and they never make known the days when dealh will come!'
If, after the deluge, he himself had become immortal the privilege was due to the benevolence of a
god. And to prove lo Gilgamesh Ihe force of desliny he proposed an experimenl. Since sleep is the
image of death lei Gilgamesh nol go lo bed for six days and seven nighls. Alas! Gilgamesh had
scarcely sat down before he was asleep! Uta-Napishtim said wilh contempl lo his wife:
Behold Ihe slrong man who desired everlasting life! Sleep, like a hurricane, breaks over him.
So Gilgamesh returned home and retained his mortal state. Before he departed, however, Uta-
Napishtim at his wife's request revealed lo Gilgamesh a wondrous secrel: al the bottom of the
ocean there was a prickly plant - 'like Ihe bramble ils Ihorn pricks the hand, but its name is "theold-
man-becomes-young" and he who eats of il regains his youlh.' Gilgamesh al once attached
heavy stones to his feet, plunged inlo Ihe ocean, gathered the planl which pricked his hand and,
removing the stones, rose again and regained Urshanabi's boal. His journey would nol have been
useless. But alas! during his return journey he bathed in a fountain of fresh water; when a snake,
attracted by the odour of the plant, stole the magic branch. Then Gilgamesh sal down and wepl.
Doubly disappointed, Gilgamesh regained Erech wilh ils enclosure. Slill haunled by Ihe fear of
death he evoked the shade of Enkidu, lo learn from him Ihe 'law of Ihe world'; but Enkidu could
only describe to his friend the mournful- condilion of ihose who are everlastingly imprisoned in
the sombre kingdom of Nergal. And il is upon Ihis. disheartening vision lhal the adventures of
Gilgamesh close.
_________________ Мой девиз: один против всех, и всем несдобровать...
Добавлено: Ср Май 01, 2024 12:10 pm Заголовок сообщения:
Felix Guirand, "Παγκόσμια μυθολογία", изд. Παπαμάρκου, том 1, Αθήνα, 1998 г., стр. 87 - 122 (Поправки-уточнения к переводам в книге Феликса Гюйран(д)а по Мировой мифологии издательства Папамарку от 1998 года (димотика, перевод некачественный, многие фразы просто не имеют смысла), привожу по книге: FELIX GUIRAND.Παγκόσμιος μυθολογία.μετφρ. Ν.Τετενέ. Επιμ.έκδοδ. Μ.Πετρίδης, 1953; к сожалению, поправки даются не для всех статей - много лет назад я полностью конспектировал эту книгу с кафаревусы, переводя её статьи целиком, но к сожалению эти записи у меня сохранились лишь для небольшого числа статей книги):
(ПРОДОЛЖЕНИЕ…)
БОЖЕСТВА ГРОЗ И ВЕТРОВ
Мы уже говорили, что Бог Ниппура, Энлиль, был богом пожара, «господином ветров». Когда он стал господином Земного мира, Энлиль потихоньку утратил свои изначальные характерные черты.
Адад (ο Αντάντ, Adad)
С переменой ипостаси и юрисдикций Энлиля, владычество над Грозой перешла к Ададу, который изображался стоящим на быке, и держащим в руках молнию (вариант первого перевода книги: молнии). Это был бог Молнии и Грозы. Адад посылал грозы, метал молнии и сгибал и ломал деревья при помощи сильных ветров. Он гремит, укрываясь в тёмных тучах. Когда Бел принял решение низвести на Землю Потоп, Адад повиновался его приказу, и воды поднялись до Небес. Адад был не просто ужасным, но он был также несущим плодородность при помощи дождей, он был богом хорошей погоды и необходимого дождя. При помощи гроз и разливов, он делал землю плодородной, и покрывал землю питательным илом. Он - бог сели и податель ила. Когда Бел решает наслать на Человечество различные беды, чтобы покарать их, то он сперва обращается к Ададу, повелевая ему прекратить благодатные дожди. Адад, как и Шамаш, был богом предсказаний, прорицателем, «Господином видений». Его соратницей и супругой была богиня Шала (η Σαλά, Shala).
БОЖЕСТВА ОГНЯ
«Гибил (ο Γκιμπίλ, Gibil) да поразит тебя! Гибли да поглотит тебя!
Гибил дда убьёт тебя! Гибил да сожжёт тебя!»
Это проклятие изрёк заклинатель (ο εξορκιστής) Ашипу (ο Ασίπου, Ashipou), когда предавал огню глиняное изображение колдуна, чьё зловредное очарование он хотел уничтожить, либо он сжигал почищенный лук и копчёный финик - безошибочное средства для уничтожения гомеопатической магией. Божество, к которому взывали таким образом, это Гибил, Бог огня и сын Ану. Другим богом огня был Нуску (ο Νούσκου, Nouskou), символом которого была лампа в форме подковы. Нуску представлял (вариант первого перевода книги: олицетворял) священный огонь, который сжигает приношения и приносит богам их приятный запах. Поэтому его именовали «высшим гонцом Бела», и к нему взывали так:
«Без тебя мы не можем устроить застолье в храме.
Без тебя великие боги не могут унюхать ливан».
Гибил и Нуску помогали Сину и Шамашу, или даже сменяли их, при их судебном вердикте (вариант: воздаянии справедливости).
«О, колоссальный Нуску, военный бог! Он жжёт плохих.
Он делает известными приказ и решение, следит, чтобы не произошло ошибок.
Справедливый судья, он читает сердца людей,
делает так, что сияют справедливость и правосудие. О, Гибил, могучий, одичавшая буря,
ты правишь богами и царями, судишь нарушителей…».
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах
FAQ
Поиск
Пользователи
Группы
Регистрация
Профиль
Войти и проверить личные сообщения
Вход
